Во втором зале, том самом, где Дорошин познакомился с вешающей шторы Ксюшей и где стояли стулья и рояль для проведения музыкальных вечеров, сейчас было пустынно. Шаги Дорошина глухо отдавались эхом от высоких потолков, он шагнул к двери, за которой скрывалась винтовая лестница в хранилище, и вдруг услышал тонкий голосок за спиной:

– А если эти картины продать, на лошадь хватит?

Изумленный Дорошин обернулся и увидел разнорабочего Ильдара Газаева, державшего под руки двух девушек лет семнадцати-восемнадцати, похожих друг на друга как две капли воды. Про лошадь спросила одна из них.

– Не знаю, – ответил Газаев и криво улыбнулся Дорошину, словно извиняясь за столь глупый вопрос. – Я ничего не понимаю в картинах, Альмагуль.

– Дочери? – спросил Дорошин, который не любил оставлять ситуацию не проясненной, даже если она его не касалась.

– Да. – Газаев снова улыбнулся, теперь по-доброму. Словно лампочка зажглась в его темных глазах. – Это старшая Альмагуль, в переводе это означает «цветок яблони», а это младшая – Диляра, то есть «прекрасная».

– Очень красивые имена, – сказал Дорошин, – только я на первый взгляд решил, что ваши дочки – двойняшки.

То ли ему показалось, то ли неясная тень промелькнула по лицу Газаева, гася «лампочку» в глазах. Промелькнула и исчезла.

– Нет, они погодки у меня, – спокойно сказал он. – Одной семнадцать, другой шестнадцать. Альмагуль в этом году школу заканчивает, на медсестру собирается поступать, а Диляра в десятом классе учится.

Обе девушки молчали, целомудренно опустив глаза в пол, чтобы не пялиться на чужого мужчину. Дорошин понимал, что причина их необычной для современных девушек скромности – в традиционном воспитании. Ильдар Газаев был из Дагестана, и несмотря на то, что они с женой приехали в их город уже лет двадцать назад, национальные традиции блюли свято.

– Тяжело поначалу с погодками, наверное, было, – сказал Дорошин, которому хотелось выяснить, почему восточная красавица с редким в их широтах именем Альмагуль спрашивала про продажу картин. – У меня отец с дядькой были погодками, так бабушка в моем детстве частенько рассказывала, как она намучилась. Младшего грудью кормит, а старший сзади на диване прыгает, ее за шею руками обнимает, виснет, кричит… Одному спать пора, другой проснулся и по дому бегает, пятками топочет, и так круглый год. Это уж потом проще, когда они постарше. Да и то, как посмотреть. Мы вон с женой на второго ребенка так и не решились.

– Ну что вы, – Газаев даже руками замахал, – дети в доме – это же счастье, а не мучение. Мы с женой были готовы и пятерых вырастить, да вот не получилось. Две девочки есть, а сыновей нет. – В голосе его прозвучала горечь.

– У меня вот сын, но от таких красавиц-дочек, как у вас, я бы тоже не отказался, – засмеялся Дорошин. – Вот только не очень понятно, при чем тут лошадь.

– Альмагуль у нас конным спортом увлекается, – в голосе Газаева звучала неприкрытая гордость, – в конный клуб ходит заниматься и очень уж о своей лошадке мечтает. А при наших доходах лошадь ни купить, ни содержать невозможно. Мы ж люди простые, рабочие. Но мечтать-то не запретишь девчонке! Вот она все, что видит, и пытается оценить с точки зрения: хватило бы на лошадь или нет. Нынешняя молодежь об автомобилях мечтает больше, а наша вот о лошадях. Я, уж простите, рассказал дома, что у нас в музее картины пропали, вот она и спрашивает. Вы не подумайте ничего дурного, – голос Газаева вдруг зазвучал испуганно, – ни я, ни дочки мои к краже никакого отношения не имеем.

– Да ладно, это я просто так спросил. – Дорошин, чтобы не смущать семейство, взялся за ручку двери.

– Ну да, конечно, так я вам и поверил! На простого человека проще всего преступление повесить. Газаев кто? Рабочий, мастер молотка и отвертки. Обвинить легко, а вот как потом отмыться?! Не я это, вот честное слово – не я. Аллахом клянусь! Мне имена всех этих художников на слух звучат одинаково. Что Левитан, что Фальк, что Рерих. Я в них не разбираюсь совсем.

«И тем не менее, ты, дорогой Ильдар Гаджидович, фамилии художников называешь уверенно, без запинки. То ли просто наблатыкался за годы работы в галерее, то ли разбираешься в искусстве гораздо лучше, чем хочешь показать», – подумал про себя Дорошин и, попрощавшись, пошел вниз, в служебные помещения музея.

Необходимую Кирееву официальную бумагу он получил у Арины Морозовой за пять минут, ненадолго зашел к Склонской, чтобы поздороваться, узнал, что Елену Золотареву пригласил к себе следователь, и, отказавшись от чая, заглянул в дверь, за которой сидела Ксюша.

– Ой, Витенька, – обрадованно вскочила со стула та. – Как здорово, что ты заглянул! И Аленки в кабинете нет, хорошо, правда? – Она повисла у Дорошина на шее и смачно поцеловала его в губы. – Ты ко мне пришел или по делам?

– И к тебе, и по делам, – признался Дорошин. – Мне нужно было кое-какие документы у Арины Романовны забрать, но и тебя увидеть я тоже очень хотел, честно.

– Слушай, – глаза у Ксюши заблестели, – а если ты уже все свои дела сделал, давай сбежим, а?

– Как это? – не понял Дорошин. – Куда сбежим?

– К тебе, – прошептала она, прижимаясь к нему всем своим телом. – Давай поедем к тебе, хотя бы ненадолго.

Предложение выглядело настолько заманчиво, что Дорошину внезапно стало жарко.

– Рабочий день же, – слабо попытался возразить он. – Ты что начальству скажешь?

– Витенька, – Ксюша засмеялась своим колокольчиковым смехом, – я ничего не буду говорить начальству. Видишь ли, благодаря тому, что я – жена богатого мужа, мне не нужно претендовать на премии и прочие пироги, которые раздают коллективу к праздникам. Моя часть всегда тратится на других, потому что у людей маленькие зарплаты, большие семьи и огромные кредиты, понимаешь? За то, что я не претендую на свой кусок бюджетного пирога, у меня есть некоторые послабления. К примеру, я практически никогда не работаю по выходным дням, в то время как остальные обязаны притаскиваться сюда по субботам и воскресеньям. Я могу уходить, когда мне нужно, не ставя никого в известность. Морозова закрывает на это глаза, потому что на мою зарплату и мой объем работы ей никого другого не найти. Я – хороший специалист, который имеет возможность за свой счет ездить на профессиональные семинары и тусовки, покупать новую литературу, в том числе и иностранную, повышать свою квалификацию. Поэтому терять меня никто не хочет. Так что меня никто не хватится, а тебя?

В принципе у Дорошина тоже была свобода передвижений, и своим рабочим временем он распоряжался по собственному усмотрению. Сыщика, как известно, ноги кормят, так что отсутствие его в рабочем кабинете на протяжении лишнего часа-двух тоже никто не заметит.

– Ладно, – решился он. – Поехали, заодно накормлю тебя твоим же супом, а то ты такую кастрюлю наварила, что мне одному ее за неделю не осилить.

Спустя сорок минут жизнь казалась Дорошину вполне сносной штукой. Застарелая заноза, связанная с семейным разладом, которую он никак не мог вытащить из своей души, впервые за много месяцев переставала колоться, зудеть и ежесекундно напоминать о себе.