– Плохо говорю по-русски, – без малейшего акцента ответил Ханбунча.

Ах ты, сукин сын, песья голова!

– Расскажите все, что знаете, в пределах вашего словарного запаса.

– Сёп.

Брагин уже слышал это слово, и, очевидно, оно означало согласие. Потому что Ханбунча очень живо изобразил работу мысли: наморщил низкий лоб, затеребил пятерней подбородок и даже пошевелил ушами. После чего прогнал желваки: вверх-вниз, вверх-вниз.

Улыбка при этом никуда не делась. И в узких глазах продолжала покачиваться антрацитовая лебединая тьма.

– Пришла, как обычно. Как вы пришли. Постучала. Я открыл. Всё.

– Всё?

– Потом закрыл. Когда она ушла. Часов через шесть примерно.

– И все шесть часов она находилась здесь?

– Один человек здесь десять часов провел. Один человек – двенадцать. Один человек – двенадцать и на следующий день еще пять. Некоторые неделю ходят. Сложная работа. Для терпеливых.

– Надо полагать, они разговаривали с Никой? Может быть, вы слышали разговор?

– Не слышал. Я здесь, они – там. – Ханбунча выбросил руку в сторону кресла. – Но мастер и не говорит обычно.

– В процессе работы?

– В процессе, да.

– А до начала? Знаете, как бывает? Встретились старые знакомые… Обнялись – расцеловались…

– Нет.

– Что – нет?

– Не целовались. Не обнимались. И знакомы не были.

– Ну а как она сюда вообще попала, девушка? Вы ведь работаете по предварительной записи, насколько я понимаю.

– Так и есть. – Ханбунча снова с готовностью затряс головой.

– Записью занимаетесь вы?

– Да.

– Девушка, о которой мы говорим… Она как-то представилась? Оставила свои координаты для обратной связи?

– Не так.

– А как?

– Написала в интернете.

– На сайте?

– На сайте, – секунду подумав, согласился Ханбунча. А потом добавил, подумав чуть подольше: – Но может, и нет.

– Где же еще?

– Может, в специальной программе.

– Какой?

Немудреный вопрос почему-то поверг Ханбунчу в уныние:

– Русские слова – и то не все сразу запомнишь. А с нерусскими вообще беда.

– Мессенджеры какие-нибудь? Вайбер? Вотсапп?

– Точно. – Голос Ханбунчи стал еще унылее. – Там и писала.

– Я могу взглянуть на ее переписку?

– Наверное.

– Это касается середины октября.

– Тогда нет.

– Почему?

– Таких переписок с гору наберется. Слишком много людей в этом городе, и все хотят сюда попасть. Пишут и пишут. Звонят. Но пишут больше, а это до чёрта места занимает. А телефон не резиновый. Вот и приходится чистить его каждые две недели, удалять старые записи. Уже и ноябрьские удалил, и начало декабря. Так что говорить о том, что случилось в октябре, и смысла нет.

– Пожалуй. – Теперь и Брагин приуныл.

Но не так чтобы очень сильно.

Ситуация была безнадежной лишь на первый взгляд. Второй взгляд упирался в телефон, а телефон – вещица оруэлловская, почти всемогущая. Любые звонки, отправка любого сообщения фиксируются сотовым оператором. Получить их распечатку в рамках уголовного дела не составит труда. Все последующее сводится к установлению владельцев номеров. Не исключено, что среди них окажется и жертва убийства из автобуса № 191. Звонившая в салон «Йоа и ездовые собаки» накануне своего визита сюда, в середине октября.

Визит же самого Брагина можно считать отработанным полностью. Осталось только узнать, что означает «Йоа».

…То, чего не сыщешь в залежах у подножия высокомерного IМac, – визитку с названием этой закусочной.

Вполне возможно, что она откликается и на рыгаловку, и на тошниловку, – у Грунюшкина просто нюх на подобные заведения. Не псевдосоветские вроде «Толстого фраера» с соответствующим антуражем и нехилым ценником, а вот такие – затерявшиеся во времени. Никакого тебе вай-фая. И плазмы диагональю в полтора метра не наблюдается. И кофемашины тоже, хотя в закусочной здорово пахнет кофе. Запах – единственный инородный элемент, все остальное – почти как в детстве Брагина, пришедшемся на конец восьмидесятых: несколько столов, покрытых не самыми свежими клетчатыми скатертями. И любой из столов – какой ни возьми – обязательно будет покачиваться. Пока не подложишь под охромевшую ногу вдесятеро сложенную салфетку.

Этим и занимался Грунюшкин, когда Брагин вошел в заведение со странным названием «ЧАБАНЫ»; наверное, речь идет о тех, кто пасет скот на горных пастбищах. Под прикрытием пастушьих собак (не путать с ездовыми).

Впрочем, собак в «Чабанах» не наблюдалось, зато имелся кот, вопреки всем санитарным нормам развалившийся прямо на стойке. Кот был черный, крупный – как раз такой, о котором Брагин и мечтал. Но так и не смог завести по не зависящим от него обстоятельствам. Сначала – был слишком молод и руки не доходили, а потом женился, остепенился – и вроде бы самое время, но…

У Кати аллергия на кошачью шерсть.

Так что доживать придется без кота.

Грунюшкин, справившийся наконец с ножкой стола, поднял лохматую голову и приветственно помахал Брагину.

– Ну, что за срочность? – вместо приветствия спросил Брагин, плюхаясь на стул напротив приятеля.

– Кофе или чай? Чай, между прочим, марокканский.

– Угу. А нарды выдают?

– Особо одаренным.

– Что случилось-то?

– Случилось.

Еще на выходе из «Йоа и ездовых собак» Брагин получил от Грунюшкина эсэмэску с одним коротким словом – «asap». Чертов асап (что в английском варианте означало «as soon as possible», а в русском соответственно – «как можно скорее» или «при первой возможности) периодически всплывал в телефоне Брагина. Но это вовсе не означало, что нужно срочно бежать куда-то и тушить огонь керосином. Как киношник со стажем, Грунюшкин был склонен к художественным преувеличениям, и за asap могло сойти все, что угодно. Крах очередных отношений Грунюшкина с очередной старлеткой/хлопушкой/гримершей. Или обсуждение ближайших выходных – хорошо бы навалиться как следует и поприбивать-таки полки в новой Лёхиной квартире. Семидесятиметровой, с панорамными окнами и видом на Петровский остров, Крестовский остров, а также парки, речушки и пруды. Квартира в элитном жилом комплексе «Леонтьевский мыс» была куплена за бешеные миллионы больше года назад, но коробки со скарбом все еще стоят нераспакованные. И старлеток с хлопушками Грунюшкин к себе не приглашает, потому что дом – это святое, и не фиг всяким шлюхам письки в нем полоскать.