А если все это просто выдумки и он ничего не знает, то почему не держится в стороне от всего этого? Какое отношение это имеет к нему? О чем он все время беспокоится?

— Я бы очень хотела, чтобы ты держалась от всего этого в стороне, Джуди.

— Почему? Насколько я понимаю, у нас сейчас век молодых. Во всяком случае, все так говорят.

— Молодым сейчас время отправляться в постель.

— Хорошо. Сейчас пойду. Но послушай… Видишь ли, Уолли не находил карандаша на слуховом окне. Он сам положил его туда.

С этими словами она, тихо насвистывая, ушла, оставив меня наедине с моими довольно невеселыми мыслями.

Я не стала ложиться, а сидела запершись в своей комнате и ожидала, когда в доме все стихнет. В голове беспорядочным роем кружились мысли о Джиме, керосиновом пятне на коврике и, наконец, странном заявлении Джуди в отношении Уолли.

В довершение всего Джозеф, выпустив Дика и закрыв за ним дверь, постучал ко мне и сказал, что служанки болтают о якобы виденном кем-то призраке Сары и пугают себя этим до смерти. Я не суеверна, но в каждом христианине есть что-то от мистика. И должна признаться: когда где-то после часу ночи из переговорной трубки в моей комнате послышался тоненький свист, у меня чуть волосы на голове не встали дыбом.

С того дня, как была убита Сара, я велела Джозефу оставлять на ночь в холле свет, так что там сейчас было светло. Я осторожно открыла дверь и, выскользнув в коридор, склонилась над перилами лестницы. Внизу все было как обычно. Только Джок, который, очевидно, спал там, поднялся, услышав меня, и начал лениво потягиваться. Если, как мне показалось, в гостиной была открыта дверь или окно, то какое-то время они могли и оставаться открытыми — мне в ту минуту было явно не до того.

Поведение Джока придало мне уверенности. Взяв коврик и бутылочку со средством для удаления пятен, я в халате и домашних тапочках спустилась в подвал, предварительно заглянув на кухню и прихватив там на всякий случай кочергу. Все-таки это было хоть какое-то оружие.

План мой состоял в следующем. Если бы удалось отчистить пятно, я вернула бы коврик Амосу, предоставив ему думать по этому поводу все, что заблагорассудится. Если же пятно не ототрется, я сожгла бы коврик в топке, и дело с концом.

Однако я ужасно нервничала. Меня пугал густой мрак впереди — там, где находились кладовки с углем и дровами и котельная. Не придавала мужества и темнота в прачечной и расположенной рядом сушилке. Небольшая лампочка у подножия лестницы, которую я включила, прежде чем спуститься в подвал, почти не разгоняла царившего здесь мрака. Пока я так стояла, не решаясь двинуться дальше, в кладовке с дровами что-то стукнуло. Вероятно, крыса, но эта мысль меня не успокоила.

В прачечной, где я собиралась оттирать пятно, было темно, и чтобы включить там свет, надо было войти и повернуть свисающую с потолка лампу. Я вошла в прачечную и сразу направилась к лампе, но тут же с силой обо что-то ударилась. Это был стул, и грохот, произведенный его падением, прокатился гулким эхом по всему подвальному этажу.

Как там оказался стул? Он должен был стоять на своем обычном месте, у стены, и вот он опять был здесь, посреди прачечной. Что же сдвинуло его с места? Мне вдруг вспомнилось мрачное сообщение Джозефа, и я содрогнулась. В конце концов, стулья ведь двигались. Они могли двигаться сами во время спиритических сеансов. И стулья, и столы. Даже когда к ним никто не прикасался.

Должна признаться, я испугалась. Вспомнились десятки слышанных в разное время историй о привидениях, показалось, что вокруг движутся какие-то тени и где-то кто-то ходит, но так тихо, что я скорее чувствовала, чем слышала это. Когда же, наконец, собрав все свое мужество, я повернула лампу, она тут же перегорела.

В таких условиях нечего было и думать о том, чтобы удалять пятно. Я решила сжечь коврик в топке.

Обратный путь был, вероятно, самым тяжелым в моей жизни. Однако, преодолевая страх, я все же добралась до котельной и включила свет. Сунув в топку валявшиеся рядом щепки и бумагу, я разожгла огонь и положила сверху коврик. Он начал гореть, хотя и не так быстро, как я надеялась. Несколько минут я стояла там, глядя на пламя и гадая, правильно ли установила регулятор тяги, потом принялась бродить по комнате. Проверила окна и дверь, ведущую во внутренние помещения, и уже возвращалась назад, когда неожиданный звук заставил меня остановиться.

Над моей головой кто-то ходил.

Признаться, в первую минуту я испугалась, но тут же взяла себя в руки. Собаки молчали, так что, скорее всего, это был Джозеф, который, услышав вой в переговорных трубах, решил на всякий случай спуститься вниз и проверить, закрыты ли окна. Но я не могла позволить, чтобы он обнаружил меня здесь с ковриком. Быстро выключив в котельной свет, я направилась к лестнице, где горела лампочка. К моему ужасу, она вдруг погасла, и я услышала шум задвигаемого наверху, на двери, засова.

— Джозеф! — крикнула я. — Джозеф!

Это был не Джозеф. При первых же звуках моего голоса шаги наверху смолкли, но никто не откликнулся. Кто-то или что-то притаилось там наверху и сейчас прислушивалось. Дикий ужас обуял меня, не в силах сдвинуться с места.

Я так и провела всю ночь, скорчившись у лестницы. Когда забрезжил рассвет, я с трудом доползла по ней наверх и тут же рухнула на небольшую площадку перед дверью. Может быть, я уснула, может быть, потеряла сознание. Не знаю. Но никогда не забыть мне лица Джозефа, который в семь утра открыл дверь и увидел прямо перед собой меня.

— О Боже, мадам! — воскликнул он.

— Помогите мне, Джозеф. Я не могу пошевелить ни рукой, ни ногой.

— С вами все в порядке?

— Да. Вы закрыли меня здесь, Джозеф. Я провела ужасную ночь. Вы… или кто-то…

— Я закрыл вас здесь, мадам? Когда?

— В два часа ночи, как я полагаю.

— После двенадцати я не спускался вниз, — проговорил он, помогая мне подняться.

Он отвел меня в буфетную и, усадив там, приготовил кофе. Нора еще не спускалась. Домашние мои в те дни спали плохо и, следовательно, допоздна. Видно было, что произошедшее со мной явилось для Джозефа настоящим потрясением. У него дрожали руки, а лицо словно окаменело. Он как-то сразу весь сник и несколько утратил свою всегдашнюю величавость.