— Спокойно, Бренда, держись. Дай мне застегнуть пуговицы.

— Скажи, если нужна моя помощь, — предложил Артур, откинувшись на спинку стула.

— Заткнись, говорю тебе, ублюдок, — огрызнулась Эмлер. — Когда-нибудь ты у меня получишь.

— О господи, в жизни такой дуры не видел. Паскуда косоглазая, — ровным голосом произнес он.

Бренда слегка пошевелилась, прикрыла тяжелыми веками выпученные глаза и без чувств опустилась на ковер. Эмлер бросилась в посудомоечную за чашкой холодной воды и принялась поливать лицо Бренды, пока у той не открылись глаза. Эмлер напряглась, умело поставила ее на ноги, подвела к лестничному барьеру и откинула его, открывая путь наверх.

— Пошли уложу тебя, цыпленок, — уговаривала она Бренду. — Все кончилось. Ляжешь, выспишься и все забудешь. — Они поднимались по лестнице со скоростью улитки. Время от времени Эмлер приходилось помогать Бренде подняться на очередную ступеньку, сберегая, таким образом, ей силы. Артур, наблюдавший за ними сзади, благодарил Бога за то, что Эмлер все взяла на себя, и даже, в какой-то момент преисполнившись чувств, простил ей «ублюдка».

— Ну же, Бренда, давай, — говорила тем временем Эмлер. — Давай, цыпленок. Еще шажок. Вот так. Теперь еще один. И еще. Скоро поднимемся. Уверена, у нас все получилось. Еще шаг.

Бренда вдруг на мгновенье протрезвела и отчетливо выговорила со смехом:

— А мне все равно, получилось или не получилось. Теперь мне все равно.

Эмлер усадила ее на кровать. Бренда упала на подушки, вытянулась, вздохнула и немедленно провалилась в сон. Артур стоял на пороге, глядя, как Эмлер покачивает головой и укутывает Бренду простынями.

— С ней все в порядке? — спросил он.

— Беспокоиться не о чем. — Эмлер почти улыбнулась, чего раньше ему видеть не приходилось.

Артур извлек из кармана фунтовую банкноту.

— Держи, Эм, купишь себе что-нибудь.

— Не нужны мне твои деньги. — Она оттолкнула его руку. — Оставь их себе. Пригодятся на черный день.

— Не будь дурой, — возразил он. — Купишь себе блузку или не знаю что там, чулки. Ты сегодня изрядно потрудилась.

Эмлер пригладила волосы.

— Не нужны, говорю, мне твои деньги. — Голос ее стал жестче.

Он сунул ей фунт в карман фартука, но она снова оттолкнула его руку.

— Ну что ж, — пожал плечами он, — если ты не позволяешь мне поблагодарить тебя…

Она перегнулась через кровать, чтобы погасить свет.

— Да кем ты себя вообразил? Поблагодарить меня за это? Ну, доложу тебе, приятель, ты и наглец.

— Ну и катись в таком случае сама знаешь куда, — выругался он и, повернувшись, шагнул уже было на лестницу, но передумал, вернулся в комнату, наклонился и поцеловал Эмлер в губы: — Спасибо.

Она вскинула сжатую в кулак сильную руку, но он перехватил ее.

— Попробуй только прикоснуться, увидишь, что будет, — прошипел Артур и сжимал ее кисть до тех пор, пока она не поморщилась от боли.

— Пусти, слышишь, ублюдок, пусти, — взвизгнула она. — По двору кто-то идет.

Он услышал стук в заднюю дверь и выпустил ее. Выключив свет, они сбежали вниз.

— Бренда? — послышался голос Джека. — Открой, я забыл кое-что.

Артур сжал Эмлер руку и прошептал:

— Задержи его немного, поговори о чем-нибудь. Я выйду через парадную дверь.

— Сделаю, как сочту нужным, — ответила она своим обычным голосом ненормальной. — Может, задержу, а может, и нет. Тебе меня не заставить. Это мне, знаешь ли, решать, что делать, а чего не делать.

— Приблудная, — прошипел Артур, — потише не можешь?

— Какая я тебе приблудная? — закричала она.

— Ладно, ладно, не приблудная. Только говори потише.

Джек меж тем забарабанил кулаками в дверь.

— Эй, Бренда, открывай! Кто это там с тобой?

— Может, это ты ублюдок, — продолжала как ни в чем не бывало Эмлер. — Не знаю, как тебя зовут, а я никакая не приблудная. Могу показать свидетельство о рождении.

— Ты хуже, — бросил Артур и повернулся, оставив ее бормотать что-то и рыться в кармане фартука, словно она и впрямь носила с собой свидетельство о рождении.

Он на цыпочках прошел через гостиную, слыша, как Эмлер откидывает цепочку, сварливо спрашивает Джека, что ему нужно, и талдычит что-то в том роде, что сейчас найти свидетельство о рождении не может, но завтра непременно покажет. Артур оставил дверь в переднюю открытой и не удержался от смеха, услышав, как Джек бормочет какие-то извинения, меж тем как разъяренная Эмлер упорно преграждает ему путь в дом — по причинам, ведомым только ей одной. Бренда наверняка заснула, и Артура теперь совершенно не заботило, успешно ли прошла вечерняя операция. Дрожа от лихорадки, едва держась на ногах от усталости, он стоял на пороге и прикидывал, как бы поскорее добраться до ближайшего паба, и ему действительно было совершенно все равно, пусть даже он обрюхатил двадцать тысяч женщин и за ним гонятся жаждущие его крови, с серпами в руках все их мужья.

Он шел вниз по длинной пустынной улице, и сознание его при внезапном порыве свежего ветра прояснилось, в голове стало полегче, и тревоги перестали давить, просто потому что остались позади. Вокруг плясали огни рыночной площади. Его шаги громко отдавались по булыжной мостовой. Из дверей паба тянуло пивом и табачным дымом. Он протиснулся между большими зелеными автобусами, яркий свет которых рвал на части окружающую тьму, и начал пробиваться сквозь толпу людей, скопившихся на Плиточной площади вокруг проповедников Слова Божия и ораторов, вещающих, взгромоздившись на ящики из-под мыла. Вечер образовал в его мозгу щель-убежище, и сейчас он никак не мог стереть из сознания яркую, кроваво-яркую картину: белое тело Бренды, откинувшееся на спинку ванны, и идиотическое лицо Эмлер, которая протягивает ей джин, кружку за кружкой, пока Бренда не вырубается вконец, и жидкость течет у нее изо рта, и она уже не может говорить и не узнает никого вокруг. Это ты во всем виновата, выругался он. Безмозглая сучка.

Он добрался до «Персикового дерева» и заказал двойной ром. Полегчало, простуда уже не донимала, как прежде. Кто-то, безбожно фальшивя, затянул визгливым голосом песню, в дальнем конце зала на сцене закачалась перед микрофоном змееподобная голова. Он, угрюмо поглядывал на спины, вытянувшиеся вдоль стойки, прислушивался к деловитому перезвону монет в кассе и хриплому, пропитому голосу барменши. Неровный, бесноватый голос, уходивший в микрофон, пробивался через клубы табачного дыма и обволакивал Артура, так что ему захотелось вцепиться обеими руками в это чертово горло, исторгающее подобные звуки. Кажется, такое желание возникло не только у него. Артур увидел, как какой-то мужчина пробивается через переполненный зал — «извините, извините» — и направляется к молодому человеку на эстраде. Они заговорили как друзья, случайно встретившиеся на улице. Исполнитель держал в руках сигарету, его собеседник потрагивал лацкан пиджака. Сигарета была не зажжена, и солист вроде бы протягивал ее подошедшему мужчине. И тут совершенно неожиданно последний, казавшийся таким незлобивым, нанес певцу мощный удар в челюсть. Ноги того зацепились за провода микрофона, и при попытке подняться и ответить ударом на удар он снова упал.