– Но это моя личная жизнь! – возразил Злобин. – И я никому не собираюсь в ней отчитываться!

– Меня не интересует ваша личная жизнь, – сказал сыщик. – Я не занимаюсь супружескими изменами. И кражами тоже не занимаюсь, даже крупными. Я расследую убийства. И сейчас речь идет тоже об убийстве. Поэтому если есть человек, готовый подтвердить ваши слова, мне нужны имя и номер телефона этого человека.

В лице свободного журналиста что-то изменилось. Теперь его взгляд уже не казался застывшим. Он впервые посмотрел на Гурова с интересом.

– А кого убили? – поинтересовался он. – Я имею право это знать, раз меня подозревают в убийстве.

– Пока еще вас ни в чем не подозревают. Мы проводим доследственную проверку, и вы находитесь в статусе свидетеля. Сегодня ночью был убит известный краевед Максим Точилин.

– Вот оно что! Точилина убили! Да-а, это новость… Но позвольте, об этом же еще никто не сообщал – я постоянно слежу за новостями. Вы говорите, его убили сегодня ночью?

– Разумеется, об этом еще никто не сообщил, потому что преступление произошло ночью, а мы с вами беседуем в десять утра. Но скоро, я думаю, об этом событии станет всем известно.

– Да, безусловно, – кивнул журналист. – Значит, Точилин убит, и вы подозреваете меня. Но почему? Я, конечно, был знаком с краеведом, но только шапочно – делал о нем одну передачу и пару раз упоминал в новостях. Нас ничто не связывало… Или связь существует, а я о ней не знаю?

– Да, такая связь существует, – подтвердил Гуров. – Вы, я думаю, знаете о гибели актрисы Инессы Любарской?

– Еще бы не знать! – воскликнул журналист. – Вот с Инессой Васильевной я был хорошо знаком. Одно время даже числился у нее в друзьях, и не только очно, но и на Фейсбуке. Я много писал о спектаклях с ее участием, ей нравилось то, что я писал. Но когда я опубликовал расследование о ее поклонниках и намекнул на ее тесную связь с Сергеевым и Лопахиным, она резко изменила свое отношение ко мне, «забанила» во всех сетях и перестала отвечать на звонки.

– Любарская разорвала дружбу с вами из-за вашего расследования? – уточнил Гуров.

– Да, именно так, – подтвердил Злобин. – Удивительная обидчивость! Подумаешь – раскрыл некоторые факты и сделал пару намеков…

– Стало быть, если дружба была разорвана, вы с Любарской в последнюю неделю ее жизни не встречались?

– В последнюю неделю? Да я месяц с ней не виделся! На похороны только пришел – ведь это заметное событие в городской жизни, а я не пропускаю ни одного мероприятия!

– А где вы были в ночь на двадцать первое сентября?

– Это, наверное, та ночь, когда погибла Инесса? Но позвольте, там же шла речь о несчастном случае, разве нет? Падение с Черной скалы…

– Нет, произошло убийство, об этом свидетельствуют некоторые обстоятельства. Но вы не ответили на мой вопрос.

– Двадцать первого, двадцать первого… А, я находился в обществе одной прекрасной дамы. Не той, с которой был сегодня. И ее я тоже не хотел бы называть. Хотя я уже чувствую, что мне придется нарушить свой обет молчания – вы от меня так просто не отстанете… А знаете, господин полковник, мне все больше нравится наша беседа! Вы мне рассказали много нового – и про убийство Любарской, и про смерть Точилина, да еще, оказывается, между их смертями есть какая-то связь! Скажите, не томите, в чем же заключается эта связь? Что общего между утонченной актрисой Инессой Любарской и занудой любителем старых особняков Максимом Точилиным? Если уж сообщили главную новость, раскрывайте и подробности! Где был убит Точилин? Как был убит? Если меня обвиняют в его смерти, я имею право это знать!

Злобин смотрел на сыщика с нескрываемым интересом. И этот интерес был вполне понятен Гурову. Сыщик расследовал преступление, а Злобин из полученных от сыщика фактов тут же, на глазах, лепил новость, которую надеялся выгодно продать. «И ведь продаст, и денежку получит! – подумал Гуров. – И помешать ему я никак не смогу». Но давать жадному охотнику за сенсациями новые сведения у Гурова желания не было, поэтому он не стал рассказывать своему собеседнику о том, какую роль в происходящих событиях играют картины Закатовского. Хотя о двух других жертвах убийцы он обязан был спросить.

– Скажите, а вы были знакомы с такими людьми, как Игнат Денисович Бушуев, Федор Терентьевич Овчинников и Ирина Анатольевна Зверева? – спросил он.

Гуров нарочно приплел к жертвам похитителя картин собирательницу икон Звереву. Уж очень ему не хотелось снабжать любопытного проныру информацией.

Злобин ожидаемо подтвердил знакомство с востоковедом и художником, а о Зверевой высказался презрительно, дескать, с такими людьми ему не о чем говорить и зачем их вообще знать. Высказавшись таким образом, он вдруг остановился, задумался и выдал:

– А может, я и не прав, что так низко оцениваю эту даму. В ней была какая-то загадка. Я всегда удивлялся, какого черта ее потянуло коллекционировать иконы? Она и креститься-то не умела, всякая «духовность» от нее как бы отскакивала. И вдруг в прошлом году она ни с того ни с сего начала ездить по заброшенным деревням и искать эти доски… Да, тут есть какая-то загадка.

Далее журналист, встряхнувшись, снова заговорил об убийствах Бушуева, Овчинникова, Любарской и Точилина. Он совсем не собирался завершать разговор с оперативником. Теперь он сам горел желанием спрашивать и продолжать общение. Его интересовали подробности, детали, он записывал каждое слово Гурова. Но сыщик понял, что толку от их дальнейшего разговора больше не будет, и заявил Дмитрию Злобину, что их беседа окончена и он может идти.

Глава 17

Когда журналист ушел, Гуров достал телефон и набрал номер «знатока народной медицины» Бориса Тишинского.

Ко всякого рода «народным целителям» и адептам «нетрадиционной медицины» сыщик относился с большим подозрением. Но не потому, что подозревал их в чем-то криминальном, а просто он им не доверял. Гуров верил в силу науки, поэтому всякая околонаучная ахинея вызывала у него недоверие. Однако это вовсе не означало, что он заранее записал Бориса Тишинского в подозреваемые – скорее наоборот. Те «околонаучные» медики, с которыми сыщик встречался ранее, были людьми слишком слабыми и мелкими, чтобы оказаться способными на серьезное преступление.

Голос у «целителя» Тишинского на удивление был приятным – глубокий, мягкий тенор. Когда Гуров представился и сообщил, что хотел бы побеседовать, обладатель тенора с готовностью откликнулся:

– Да, конечно, давайте встретимся, если есть такая