– Боже, – выдохнула Тара. Она схватила письмо и молча его перечитала.

Стук собственного сердца отдавался у меня в ушах. Я дотронулась до листка в ее руках.

– Не знаю, что с этим делать, – сказала я.

Тара посмотрела на меня.

– Поверить не могу, чтобы Ноэль была способна на такое.

– И я не могу. – Я покачала головой. – Это кажется невозможным.

– А вот и мы! – Официантка снова появилась у нашего столика, на этот раз с моим салатом и стейком Тары. – Я не знала, положить вам соус в салат или оставить в стороне, – сказала она, ставя передо мной тарелку.

– Прекрасно, – сказала я, глядя на блюдечко с соусом. Я все равно не собиралась есть салат, так что это не имело значения.

– Вам принести что-нибудь еще? – спросила она.

– Нет, – сказала Тара. – Спасибо, все отлично.

Официантка ушла, а Тара оттолкнула тарелку на край столика. Аппетит у нее тоже, видимо, пропал.

– Может быть, поэтому она и бросила акушерство, – сказала она.

Ну конечно. Как это я сама об этом не подумала.

– У меня такое чувство, как будто я никогда не знала ее, – сказала я. – Да, я это часто повторяла последнее время, но сейчас я действительно так чувствую. Не знаю, ненавидеть ее или пожалеть за то, что она все эти годы скрывала от нас этот чудовищный секрет.

– Может ли быть так, что… что это неправда? – спросила Тара. – Я хочу сказать, может быть, она писала роман… или рассказ, или еще что-нибудь, и это был просто литературный эксперимент.

– Прекрасная мысль, Тара, но ты сама веришь в это?

Тара слегка покачала головой.

– Она убила ребенка, – сказала она медленно и спокойно, как будто примериваясь к словам. – Какая-то несчастная женщина даже не знала, что ее ребенок умер.

– И эта женщина воспитала чужого ребенка.

– А у той женщины ребенка украли. – Тара помахала листком. – Как ты думаешь, могла она написать этой Анне еще одно письмо, которое действительно до нее дошло? – спросила она.

– Я сама об этом думала, – сказала я. – Но мы бы об этом узнали. Было бы, наверно, громкое судебное дело. – Я потянулась за своим бокалом, но комната заходила ходуном у меня перед глазами, и я опустила руку на колени.

– Ты не нашла у нее дома никаких документов, имевших какое-то отношение к судебному процессу?

– Ничего подобного я не нашла.

– Может быть, она все-таки отправила письмо, но анонимно, так что Анна не могла узнать, кто она такая.

Я кивнула.

– Похоже, что она собиралась отослать его анонимно, – сказала я. – Она пишет о «замечательных родителях» просто для того, чтобы убедить ее – Анну – в том, что о ее дочери заботятся. Она не собиралась сообщать ей, кто эти родители. Я не думаю, что она намеревалась открыть ей, кто она… свое имя.

– А что она имела в виду, говоря о статье в газете? – спросила Тара.

– Понятия не имею, – сказала я.

– А что говорит Тед?

– Я ему ничего не сказала. – Может быть, никогда ничего не скажу. Я думала, что никому не стану об этом рассказывать и постараюсь забыть о том, что мне известно. Но я не могла жить с этой тайной. Во всяком случае, не могла бы жить с ней одна. – Что нам делать, Тара? Забыть об этом?

– Не думаю, что мы сможем, – сказала Тара.

– Это ужасно, Тара! Тед даже не хотел, чтобы я брала коробку с письмами домой, и я жалею, что не послушала его. Если бы я ее выбросила, то ничего этого не знала бы.

– Но ты знаешь. Мы обе знаем.

– Ненавижу я все это, – сказала я. – Если мы обратимся в полицию… я не хочу этого шума в прессе и на телевидении. А Ноэль… ее наследие. Все то добро, что она сделала. Ее имя смешают с грязью.

– Послушай, – сказала Тара. – У нас очень мало доказательств. Может быть, она и правда писала рассказ, почем мы знаем. Я думаю, первое, что мы должны сделать, это выяснить, кто такая Анна. Если мы узнаем, что она реально существует и все это действительно могло случиться, то подумаем, какой следующий шаг нам следует сделать.

Я одновременно испытывала облегчение и чувство вины, что втянула ее в эту историю.

– Я жалею, что рассказала тебе об этом, Тара. Тебе это меньше всего сейчас нужно, но я не могла оставаться с этим одна.

– Ты не одна, милочка.

– Итак. – Я снова положила перед собой письмо, слова сливались у меня в плохо различимое целое. – Итак, как нам выяснить, кто такая Анна? Ноэль написала, что читала о ней в газете, так что мы могли бы… я не знаю. Почитать старые газеты?

– Может быть, ребенок, который умер, – Тара запнулась на этом слове и вздрогнула, – может быть, это был последний ребенок, которого она принимала?

У меня по спине пробежал холодок.

– У меня есть ее журналы, – сказала я.

Неужели я была так близка к тому, чтобы узнать, чьего ребенка уронила Ноэль?

Официантка подошла к нашему столику и посмотрела на несъеденную еду.

– Что-то не так? – спросила она.

– У нас все в порядке, – сказала я. Тара сделала движение рукой, так недвусмысленно говорившее «Пожалуйста, оставьте нас в покое», как будто она произнесла это вслух.

– Я могу прочитать последнюю запись в ее журнале, – сказала я, когда официантка отошла. – Если это девочка… – Я посмотрела на Тару и пожала плечами.

– Если это девочка, – сказала Тара, – тогда мы станем соображать, что нам делать дальше.

Ноэль

Университет Северной Каролины – Уилмингтон 1988

Никогда в жизни Ноэль еще не была так счастлива. Ее занятия и практика проходили хорошо, и ей нравилась работа старосты общежития. Девушки на ее этаже запросто обращались к ней со всеми своими проблемами, и она нередко сидела с ними в холле, беседуя об их друзьях, преподавателях или отношениях друг с другом. Эти встречи носили характер собрания близких людей. Но Ноэль приветствовала всех одинаково. Она не желала, чтобы эта группа превратилась в клику.

Другие старосты находили, что она слишком тесно общается со своими подопечными. «Ты должна быть с ними, только когда им что-то нужно», – говорили они, но Ноэль стремилась взять подопечных под свое крыло. Она хотела стать для них надежным прибежищем. Когда однажды ночью одна из студенток чуть не умерла от алкогольного отравления, Ноэль плакала, потому что вовремя не увидела, к чему шло дело. Но она распознала у другой булимию и вовремя вмешалась. Еще одной девушке она давала советы по поводу нежеланной беременности и очень переживала, когда та все-таки решила сделать аборт.

Вообще она любила своих девушек. Тот факт, что одну она любила больше других, она научилась скрывать.