— Ты понимаешь, Карл? Я живу на этом месте уже сорок лет, Карл, и последние три года я работаю на эту ведьму! Мне плохо, Карл. Я хочу вернуть долговую расписку Вирне…

В ответ Карл что-то пробубнил. Судя по унылому виду, он сам пребывал в долговом рабстве у моей бывшей (усы, бакенбарды и телеса элефанта, закованные в тесное красное платье, прилагаются).

— Погоди, я покажу тебе расписку. Там совершенно точно сказано — мне остался один платеж, а ты говоришь — два!

Не знаю, где он хранил расписку, ибо не прошло и мига, как бухгалтер с воплем «Тараканы!» вылетел наружу. Должник выскочил за ним, потрясая развернутым свитком, откуда действительно деловито сыпались мелкие таракашки и еще более мелкие хлебные крошки.

Думаю, хозяин мериносовой фермы приманивал тараканов не один день. Он погнался за Карлом, потрясая распиской, и прижал его к ограде. Я кинулся их разнимать, и вдоволь наобнимался с обоими.

Дело кончилось тем, что миньон Вирны, изрядно побледнев, простил хозяину один платеж. Мысленно я поаплодировал хозяину — он, несомненно, был великий комбинатор.

Наконец, Карл покончил с делами, и мы погрузились в фургоны. Я решил, что жилой фургон будет двигаться первым, за ним — грузовой с привязанным позади козлом — пусть вонью сбивает с панталыку наших предполагаемых врагов и соглядатаев.

— Бур-р-р! — Рассветное солнышко подкрасило вставные челюсти Маммона Колчека пурпуром. — Мы едем в Талестру! Чтобы туда доехать быстро, нужно ехать быстро, бур-р-р!

Профитролль намеревался следовать сбоку нашего поезда. Быстро. Тролли почти не знают усталости.

Я уселся рядом с возницей, бросил взгляд в тенистую глубину фургона, подмигнул моей утконосой, и мы двинулись в путь.

Точнее, я так думал.

— Стоять! Я сказала — стоять! Фатик, ты — не пройдешь! Я требую… справедливости!

В воротах фермы возникла Крессинда — взмокшая, румяная, с обломком штакетины наперевес, похожим на турнирное копье.

Так вот кого встретил Самантий по дороге!

— Я — не пройду? С какой радости?

— Дохлый зяблик! Яханный Офур явился! Помоги мне, папочка!

Крессинда посмотрела на меня, на Олника, что высунулся из фургона, снова на меня, и боевито взмахнула дубинкой:

— Пока не возьмешь меня с собой! Иначе я расскажу Монго, куда вы намылились. А потом… потом вас догоню и начну бить этого паршивого гнома, пока он не сдохнет в невыносимой, мучительной агонии!

Мы взяли ее с собой.

* * *

Отъехав от фермы на изрядное расстояние, я обнаружил в кармане своей куртки записку. Это было весьма загадочно — так как подложить ее могли только в суете, возникшей в то время, как я разнимал Карла и хозяина фермы. В записке, начерканной на серой ноздреватой бумаге красными ритуальными чернилами, говорилось следующее:

«Фатик Мегарон Джарси! Ты обвиняешься в преступлениях вольным фемгерихтом Дольмира и Одирума. За неявку в суд приговор — смерть! Суд состоится завтра в городе Ирнез, по улице Лип, в доме за нумером восемь в полночь. Явись!»

Под запиской красовались сразу восемь подписей-имен, а вернее — кличек членов тайного общества — Месть, Честь, Долг, Воля и тому подобные эмоциональные прозвища. Написание одной из кличек показалось мне знакомым, я долго всматривался в почерк.

Хм-м, неужели… Вирна? Не может быть. Я нужен ей, и она затягивала бы судилище любыми путями. Черт, но где-то же я видел этот почерк! Не помню… Нет, не могу вспомнить. Но этот человек, несомненно, мне знаком. Я встречал его на жизненном пути, общался тесно.

Великая Торба! Призраки прошлого настигли меня в такой необычной форме. И эти идиоты хотя бы сказали мне, какие преступления я совершил! Но нет, конечно, нет — им главное уведомить меня, да еще тогда, когда я выступил в путь и при всем желании не могу посетить судилище.

Впрочем, я бы его и так и так не посетил.

Но теперь хотя бы ясно, что за мною следили шеффены фемгерихта[9].

Шли бы они в задницу, козлы.

Нет таких дел, которые бы не смог сделать варвар.

Варвар может даже родить.

Если он — женщина.

Или зачать, если он — мужчина.

Обратное обычно невозможно.

Это путешествие вышло безумным — в буквальном смысле слова. Я имею в виду… ну, все вместе. А уж финал его стал апофеозом безрассудства, фатальных ошибок, роковых стечений обстоятельств и закончился самой настоящей катастрофой.

Заинтриговал ли я вас? Думаю, да (а если нет — значит, сам виноват).

Начну по порядку.

Башни Ирнеза скрылись за волнистой линией горизонта. Мощеная дорога вывела нас к границе, где Карл (я был уверен на сто процентов, что он — шеффен фемгерихта, подложивший мне записку, может быть, именно он носил кличку Смерть или Воля) купил проезд у таможенников Одирума — выдрессированных Вирной, как собачки. Со стороны Дольмира торговый путь не охранялся — что было не удивительно, если учесть, какой слабовольный монарх до недавнего времени правил страной.

С Талестрой будет сложнее — ее рубежи опекают маги, пресекая всякую контрабанду. Но я изыщу тайные пути, не впервой.

На границе Карл покинул нас, передав мне официальную записку от Вирны. Это был квадрат розовой бумаги, надушенной пряными духами, которые я про себя назвал «Кот сикнул и зарывает».

В записке говорилось следующее:

«Фатик, я вспомнила вкус твоих поцелуев. Ты вновь пробудил во мне женщину. Приезжай сразу, как покончишь с делами. Я разделю с тобой все свои богатства.

P. S. Пожалуйста, сожги эту записку. W…»

К записке был пришпилен черный локон. И — нет, почерк Вирны не совпадал с почерком носителя клички, который показался мне знакомым.

О Гритт, мой визит пробудил в ней женщину! Бежать, бежать, бежааать!

Я сжег бумагу и локон (и записку фемгерихта до кучи), и дал себе слово Джарси, что больше никогда не появлюсь в Ирнезе. Там были ровно две вещи, меня ужасавшие — фемгерихт и Вирна. Что касается последней — то я не хотел видеть ее по вполне ясной причине. Ну а фемический суд, хм… Не могу сказать о нем ничего доброго. Там, где официальное правосудие хромает (а хромает оно везде), появляются разные уродливые наросты в виде тайных обществ правосудия и тому подобного. Члены фемгерихта всегда были фанатиками, а значит — дураками. Они решили, что могут продвигать справедливость, как они ее понимают, тайным образом среди всех сословий. Как и всякие радикалы, они могли быть управляемы и направляемы умными циниками, пробившимися в это самое тайное общество, чтобы нагреть руки на дурачках. Фанатизм — всегда зло, даже если верит в добро, причем зло тупое, не рассуждающее, как наш брат Тенезмий. Помнится, варвары Джарси сталкивались с фемгерихтом несколько раз, и столкновения эти заканчивались не в нашу пользу. Беда была в том, что шеффеном мог оказаться буквально каждый взрослый человек любого сословия. Уровень фанатизма не написан на лбу, и вычислить фанатика, если он скрывает свою личину, весьма сложно. Джарси потеряли нескольких человек, обвиненных, как водится, огульно недругами. Шеффены потеряли на нескольких человек меньше, поскольку мы, Джарси, умеем мстить за своих. Ах да, забыл сказать — в фемическом суде председательствовали только люди.