Меня пока успокаивало одно — к тому времени, как приговор огласят (я не явился в суд, стало быть, приговор — смерть), я буду уже далеко от Ирнеза. Даже если неведомые палачи-шеффены, которых выберут для исполнения приговора, двинутся за мною следом — я буду опережать их более чем на день пути. Ну а в Талестре меня вряд ли найдут, да и приверженцев на этой территории фемический суд не имеет — главные там фанатичные прислужники Горма Омфалоса и Сегизма Сноходца. И маги. Как же без магов.

Но в целом… Яханный фонарь, в чем же таком меня обвиняет фемический суд?

По примеру Олника я был готов вовсю взывать к папочке. Или к небесам. Или к черной стороне своей натуры, которая раскрывалась все больше. Кажется, скоро я буду готов пойти на любую подлость, лишь бы удачно завершить дела в Талестре и бежать с Южного континента.

* * *

Итак, на исходе лета (седьмого августа для любителей точности) я ехал к северной оконечности Южного континента, в город, который назывался так же, как и страна — Талестра, чтобы провернуть то, что вообще невозможно было провернуть.

С другой стороны, мне ведь удалось выиграть войну во Фрайторе — а это тоже казалось миссией совершенно невыполнимой. Так что я ехал — и надеялся. Надежды питали мой дух.

Поймите меня правильно — я просто обязан справиться. Слово «нет» я запер на тяжеленный гномский замок. С момента появления Виджи моя жизнь оказалась слишком плотно заполнена, в ней не осталось пустот, их место заняли проблемы. Я решал их — оступался, но решал — и пребывал в плюсе. Теперь же, после проигрыша магам, мне оставалось только пойти ва-банк. Я либо выиграю — либо проиграю с концами. Отыгрыша не будет.

Ну и хватит об этом.

Экипировка и оружие были у нас самыми лучшими, или, во всяком случае, лучшими из тех, что я сумел отыскать в такой дыре, как Ирнез. У меня — длинный кинжал и полуторный клинок с прямым лезвием и кольчужная безрукавка. У Олника — топор на длинной рукоятке и пара кинжалов. Кинжалы, правда, отобрала Крессинда (или Олник сам их отдал под угрозой поцелуев, не суть). Виджи я купил шпагу — прекрасно сбалансированную, легкую, чем-то похожую на утраченный ею клинок из Витриума.

Еды было вдоволь. Мясо — свежее и в виде окороков, колбас и даже солонины. Пиво для всех (кроме меня), пресная вода, чай и каркаде — для подлых трезвенников (вы уже догадались, о ком идет речь). Овощи и фрукты… Первые два дня я ощущал себя на седьмом небе, несмотря на вечный скулеж Каргрима Тулвара, нытье Самантия, перебранки Крессинды и Олника. Виджи была тиха и задумчива, но ночью… хм, ночью мы, отойдя подальше от лагеря, предавались любви, от которой гасли звезды и умолкали ночные птицы. Нагота Виджи сводила меня с ума, каждый раз мне казалось, что я вижу ее обнаженной впервые, и это ощущение кружило голову и волновало плоть. Страсть наша была обоюдна, и я надеялся, что так будет вечно. Или, во всяком случае, еще лет пятьдесят.

Олник исправно доил Мальчика, выплескивая затем молоко, и поливал цветы вангрии. Пробки от бочонков откручивал я. Двое возниц Вирны — Нанук и Ванко — обихаживали коней, которых я заставлял везти фургоны несколько быстрее, чем нужно.

Маммон Колчек — наша основная ударная сила и мой личный банк — чинно шествовал рядом с грузовым фургоном, без перерыва жуя прелые сухари и сморкаясь в дорожную пыль. Дубинкой, как вы уже знаете, профитролль не работает, его кулаки с железными рукавицами — весьма эффективное оружие. Если, конечно, разумно его направить… Тролли и так небогаты разумом, а профитролль — и подавно. От постоянных ударов по голове профитролль терпит умственный ущерб, получает хронический насморк и обзаводится жубами. Нет, не смотрите так — жубы это всего лишь вставные челюсти. Удары профитроллей имеют колоссальную силу, и зубы вылетают изо рта, как выбитые из ладони доминошки. Соответственно, уже в первый год карьеры профитролль обзаводится жубами, обычно — сделанными из высококачественной стали, с заостренными клыками, ничуть не похожими на тупые тролльи жевалки. Жубы свои Колчек холил и лелеял, регулярно натирал песком до блеска утром и вечером, потом со зловещим лязгом загонял в пасть. Спал он сидя, как и все тролли, и почти не храпел. Зато храпела Крессинда.

Я намеревался проделать весь путь до Талестры за пять дней вместо шести. Я прибуду в город накануне празднества Разделения, найму команду отчаянных громил и, дождавшись шумных торжеств (крики, драки, возлияния и салюты), заберусь в Академию и наведу там шороху. Кое-какой план у меня уже сложился. Дело было за малым — сбыть товар без проблем и получить деньги на вербовку команды.

Карта Одирума лежала у меня перед глазами — я отчетливо представлял себе узкий участок в двести миль, зажатый между Дольмиром и Талестрой. Его можно пересечь за четыре дня. Затем — сутки пути к городу магов. И — игра. Игра. Еще раз — игра.

Я выиграю. У меня нет другого выхода.

Третий день начался с того, что я, пробудившись, принес Виджи завтрак. А затем, тихо и спокойно (трепеща, однако, внутренне) рассказал ей о том, как умер Квинтариминиэль.

Вопреки ожиданиям, глаза ее вспыхнули счастьем:

— Фатик!

— Что?

— Ты… — она бросила тарелку с яичницей, по щекам покатились слезы. — Ты…

— Я, лисьи ушки. Я знаю, я убил твоего отца — и нет мне прощения.

— Нет! Не верно, Фатик! Пойми, прервать нить жизни умирающего эльфа по его просьбе великий почет для любого… из Витриума. — Она задыхалась от эмоций. — До сегодняшнего дня по пальцам можно пересчитать случаи, когда эту честь предоставляли… младшим… младшей крови!

Я был обескуражен.

— Великая Торба, ты хочешь сказать…

— Да! Отец признал тебя и благословил нас!

Чертова сентиментальность. Однако я был рад. Обескуражен — но рад. В общем-то, я хотел спросить другое — что, и правда, полуэльфы Витриума относятся к людям как к несмышленышам?

Виджи заключила меня в объятия, сладкие, мягкие, жесткие, властные и податливые одновременно. Я выбросил дурные мысли о старшинстве рас и, взяв дело в свои руки, стал покрывать поцелуями ее лицо…

В общем, ничего мы толком не успели, так как со стороны лагеря донесся страшный захлебывающийся крик:

— Оооооооооо!!!

В мгновение ока мы оказались на ногах, оружие — наготове. Крик повторился ближе. Не сговариваясь, мы кинулись вперед (я все-таки успел натянуть штаны). На полпути к лагерю из самшитовых кустов вывалился Олник — на нем был черный пояс с бляшками, и более ничего. Ах да, в руках — топор.

— Фатик! — крикнул он и снова издал свое «Оооооооооо!!!». — Фатик, у меня бочонок протекает!

— Олник?

Взгляд бывшего напарника был сумасшедшим.

— Фатик! Они говорят — чуки, чуки, чуки! Зачем они так говорят? Зачем меня одели в этот пышный наряд? — Он провел обухом топора по волосатой груди. — Зачем эти шелка и меха неведомых зверей? Я простой гном и не создан для высшего света! — Он кинул взгляд вниз. — У меня там стручковая фасоль, или мне кажется? Злые птицы, злые! Нет, нет, не отдавай меня им — я не хочу больше летать!