Поскольку Люк хранил молчание, она отважилась начать первой.

– Привет, – невнятно пробормотала она, проведя ладонями по еле заметному животику. Сегодня на ней была плиссированная туника и черные легинсы, хотя они уже не скрывали ее меняющуюся фигуру. – Приятно снова тебя видеть.

– Да-да. – По его голосу было понятно, что он ей не верит. – Ты извинишь, если я не буду вставать?

– Конечно! – Эбби закусила нижнюю губу. – Ты, наверное, рад, что вернулся домой. Как чувствуешь себя?

Люк скорчил гримасу.

– Так же, как выгляжу.

– Ты отлично выглядишь. В любом случае гораздо лучше, чем когда я тебя видела в прошлый раз.

– И как же я выглядел, пока был в коме? – сухо поинтересовался Люк. – Судя по моему нынешнему виду, рискну предположить, что твои приступы тошноты вернулись.

Значит, про ребенка он помнит. Эбби как раз раздумывала об этом.

Настала ее очередь скорчить гримасу.

– Люк, это не смешно.

– А я разве смеюсь? – Он приподнял бровь. – Нет-нет, вовсе нет. – Повисла пауза. – Ты не ответила на мой вопрос. Или слишком политкорректна?

– Я особенно и не видела тебя в больнице, – сказала она, защищаясь. – Ты был весь в бинтах. И твоя внешность беспокоила меня меньше всего.

Он закатил глаза.

– И почему я тебе не верю?

– Без понятия. – Эбби резко выпрямилась. – Так или иначе, это правда.

Оливер Морелли предупреждал, чтобы она была готова ко всему. С тех пор, как Люка отпустили домой, он стал угрюмым и сварливым.

Хотя ему и назначили отдых, каждое утро он проводил за компьютером либо поучал своих работников в Джейкобс-Тауэр. Гостей он избегал. Казалось, его интересовала только работа.

Правда, успех с фьючерсным рынком и даже с рискованными инвестициями настроения отнюдь не улучшили. Он будто пытался доказать себе и окружающим, что авария никак не повлияла на заточенные под бизнес мозги.

Или это просто мнение Оливера Морелли.

Собственная слабость явно выводила Люка из себя. Он абсолютно не верил в то, что шрам на лице заживет. Отцу он признался, что напоминает себе горгулью, но, по мнению Эбби, это было далеко от истины.

Она вздохнула, чувствуя себя неловко под его пристальным взглядом, оценивающим ее реакцию. Да, у него на щеке действительно останется шрам, но ей совершенно все равно.

Вот травма бедра куда серьезнее. Существовала большая вероятность того, что подвижность ноги никогда не восстановится.

Эбби подумала, что сейчас Люк ничем не отличался от мужчины, с которым она познакомилась в клубе и в которого так глупо влюбилась.

Но как ему это доказать?

Главное, она настроена позитивно. Благодаря вмешательству Оливера Морелли ей разрешили навещать Люка в палате.

Он по-прежнему не приходил в себя, когда его отправили на очередную компьютерную томографию. Доктора решили просверлить в его черепе отверстие, чтобы ослабить давление мозга, обусловленное внутренним кровоизлиянием. Из-за чего, собственно, Люк впал в кому. Лечение гарантировало успех.

По крайней мере, так утверждали врачи.

Потом Эбби разрешили с ним поговорить. Неизвестно, слышал он ее или нет, но она болтала без умолку, представляя, что он спит, а не лежит в коме.

Но, даже находясь рядом с ним, она терзалась мучениями. Как бы ей хотелось, чтобы в палате присутствовал Харлей и успокаивал ее! Люку, наверное, тоже было бы приятно. Лори, войдя в положение, согласилась присматривать за собакой, чтобы Эбби смогла проводить как можно больше времени в больнице.

Ее односторонний разговор с Люком продолжался несколько дней, и вдруг однажды он открыл глаза, посмотрел на нее и, кажется, обрадовался.

Говорить он не мог. Словно стеснялся огромного количества бинтов на туловище и голове. Но Эбби была уверена, что его глаза все уже сказали, и вечером ехала домой на своем маленьком фургончике, сияя от счастья.

Что было довольно опрометчиво, как она поняла позднее. Люку удалось выйти из комы, но это еще не означало, что их отношения кардинально поменяются. Тем не менее она была очень рада, что он выжил, и не хотела думать о последствиях.

А зря.

Она оказалась абсолютно не подготовленной к тому, что на следующий день он откажется от встречи с ней. И с тех пор получала сведения о его здоровье только от его отца или Феликса.

Именно от Феликса Эбби узнала, что Люк уже вполне восстановился после лечения. И если не возникнет осложнений, его скоро выпишут домой.

– Он изменится, когда выйдет отсюда, – приободрял Феликс. – Это все из-за больницы. Здесь с ума можно сойти.

Однако когда Люк возвратился домой, он не изменился. У Эбби голова шла кругом. Как же так! Когда она примчалась к нему после аварии, он признался ей в любви. Что могло произойти?

Неужели он не помнит, что она проводила с ним в палате все свободное время? Неужели не понимает, как она за него волновалась? Не важно, насколько серьезными окажутся его травмы, ее чувства к нему не угаснут.

Но разве он в это поверит?

Только благодаря Оливеру Морелли Эбби узнала больше о душевном состоянии Люка. Надо сказать, она подружилась с его отцом, старик даже пару раз приезжал к ней в кафе.

Он предположил, что сын не хочет видеть никого, кто напоминал бы ему об аварии. Из-за препаратов, которыми пичкали в больнице, Люк стал мрачным и подавленным. По привычке упорно продолжал работать. Ведь личная жизнь может и подождать.

Эбби точно знала, что за подобным поведением стоит нечто большее, но, пока лично не поговорит с Люком, оставалось поверить Оливеру на слово.

Невероятно тяжело было принять то, что Люк не хочет ее видеть. Давить на упрямца смысла не было.

Если Эбби напоминает ему о несчастном случае, то Феликс, по идее, тоже. Однако его-то никто не прогонял.

С момента аварии прошло шесть недель и три недели с тех пор, как Люка выписали под опеку отца. Эбби наконец удостоилась аудиенции. Немного иронично, но по-другому это приглашение нельзя было расценивать.

Вопреки ее ожиданиям, встречу назначили не у Оливера Морелли в Бате. Люк настоял на том, чтобы перебраться в свой лондонский дом. В результате его отцу пришлось согласиться временно поменять место жительства.

Дом произвел на нее сильное впечатление. Это был георгианский четырехэтажный особняк, вход в который обрамляли два окна во всю стену. Дверь черного цвета, отполированная до блеска. Многие окна зашторены, над дверью красовался витраж.

Самый подходящий дом для миллионера, а возможно, и миллиардера. Что это означает? Все просто: их миры абсолютно противоположны.

Внутри дом тоже был великолепен. Длинный коридор вел в оранжерею, в стеклах которой отражалось теплое утреннее солнце. На полукруглом столике у стены стояла ваза с осенними цветами, а на серебряном подносе лежали открытки.