Она отшатнулась, оскорбленная грубой жестокостью его слов. Соломон наблюдал, лицо его было в тени.

— Да, не очень красиво. Можно было соврать, скрыть все это, но я не хочу, чтобы между нами осталось что-нибудь недосказанное.

Где-то глубоко в ней опять возникла грызущая боль, настойчивая, как зубная, но куда более разрушительная. Неужели это будет продолжаться всю жизнь? — подумала Лорен.

— Не хочу больше слушать тебя, — сказала она сухо, бесцветным тоном.

Лорен повернулась к двери, но Соломон поймал ее за руку и потянул к себе.

— Лорен… — тихо, хрипло и вкрадчиво проговорил он.

И тут она взорвалась:

— Оставь меня в покое! Пойми, ты мне не нужен, я тебя ненавижу! Уходи!

Ее слова словно хлестали его по лицу, и рука Соломона упала. Лорен с мимолетной мстительной радостью заметила в его глазах боль. Хорошо бы удалось задеть его по-настоящему, тогда она отомстила бы хоть немного за то, что довелось испытать ей. Впрочем, теперь уже все равно… Споткнувшись, она бросилась к двери.

* * *

На тропинке, что шла через скалы, Лорен заметила сгорбленную фигуру Чесси. Он тоже остановился, глядя во все глаза, стараясь понять по лицу племянницы, что она думает по поводу того, что Соломон остался.

— Он умолил меня дать ему возможность поговорить с тобой еще раз, — волнуясь, сказал дядя. — Не надо было? Но я ничего не мог сделать. Он же не слушает, и все.

— Я понимаю, — ответила Лорен. — Конечно, Соломон упрям и своеволен, его невозможно переубедить, если уж он что-то решил.

— Случилось что-нибудь? — спросил Чесси, внимательно к ней приглядываясь. — Он остается? Ты сама что будешь делать дальше?

— Не знаю. — Лорен говорила тихо, опустив голову. Надо сказать все дяде, сейчас как раз подходящий случай. Глубоко вздохнув, она начала после короткого колебания: — По-видимому, я не смогу стать тем, кем ты хочешь, Чесси. Чего-то во мне не хватает.

Дядя понуро замер, руки его сжались наподобие птичьих лапок.

— Да что ты говоришь! У тебя прекрасно получается! Ты будешь первоклассной скрипачкой. Если бы не Соломон, уже теперь ты смогла бы показать, на что способна.

— Дело не в Соломоне.

— Именно в нем! — закричал Чесси вне себя. — Это он разрушил твою карьеру, всю твою жизнь.

— Жизнь — пожалуй, но не карьеру, — вздохнула она печально. — Рано или поздно мне пришлось бы тебе это сказать: я сделана из другого теста.

— Как ты можешь судить?

Она подняла к нему бледное лицо, обрамленное блестящими на солнце волосами, и грустно на него посмотрела.

— Чесси, я говорю правду, нравится тебе это или нет. У меня недостанет мужества на такую жизнь. Мне не хватает того, что когда-то руководило тобой, а сейчас толкает вперед Соломона, поэтому я не добьюсь успеха. Мне совсем не хочется быть концертирующим скрипачом. Я очень боюсь играть на аудиторию, просто заболеваю от этого. Терпеть не могу, когда меня слушает много народу!

— Но ты ведь даже не пробовала. — Чесси смотрел на нее сердито, ему, видимо, очень хотелось встряхнуть ее, чтобы привести в чувство. — Как ты можешь знать, способна ли выступать, если еще и не начинала? Все мы боялись сцены, всем нам казалось, что мы плохо играем. Начнешь выступать, и это пройдет.

Лорен покачала головой.

— Не в том дело. Неужели ты не понимаешь, Чесси? Я не хочу.

Дядя мечтал, чтобы она стала частицей его самого, точным его повторением, чтобы еще раз, вместе с ней, он мог пережить ту жизнь, которую отняла у него злая судьба. Чесси до сих пор не примирился со своей потерей. Он любил тот мир, из которого был выброшен болезнью, и не мог поверить, что Лорен отказывается от него добровольно.

— Поверь, мне жаль, что я тебя так разочаровала… — сказала она осторожно и ласково. — Но что же делать, если мы такие разные.

— Разочаровала? — Лицо дяди стало жестким, глаза потемнели. — Да с тех пор, как ты родилась, я ни о ком, кроме тебя, не думал. Как ты можешь отворачиваться от своего будущего? Как можешь выбросить на ветер все, чего достигла? Ты потрясающая скрипачка, у тебя прекрасная техника, глубокое понимание и замечательное чувство музыки. Разве можно пренебрегать такими способностями? Что ты собираешься делать? — Лицо его изменилось. — Ты собираешься вернуться к нему, и это после всего, что он с тобой сделал? Неужели все женщины одинаковы? Соломон — эгоист, все великие артисты эгоисты. Я не виню его за это. Его жизнь проходит в бешеном ритме, между выступлениями ему необходимо расслабиться, сбросить напряжение. Мне абсолютно все равно, что он будет делать, но я никогда не прощу ему, если из-за него рухнет твоя карьера.

— Не в нем дело, — повторила Лорен.

— Я не слепой, вижу, что с тех пор, как он появился здесь, ты снова начала в него влюбляться. Думаешь, я не знаю, что между вами происходит? — Чесси густо покраснел, глаза его были полны горечи. — Помнишь, когда я зашел и застал тебя в его объятиях, мне сразу стало ясно, что он уже многого достиг.

— Да никак это не связано!..

* * *

Лорен не хотелось ни думать, ни говорить о Соломоне. Она быстро прошла мимо Чесси и двинулась вниз по дороге, ведущей в сторону мыса Хамелеон. Резкий ветер спутал ей волосы, на щеках загорелся обманчивый румянец. Траву кругом общипали овцы. Лорен смотрела на озеро. Она знала, что под сверкающими на солнце волнами скрываются коварные скалы и плохо придется той лодке, что рискнет пуститься в плавание по этим водам. Что ж, и с людьми точно так же. Ведь с самого начала что-то предостерегало ее, настораживало в Соломоне, однако она не обратила внимания на подсказку интуиции, и вот результат.

Ее ведь, несмотря на молодость, не ослепило обаяние Соломона. Лорен поняла, что внутри он тверже камня и привык получать то, что хочет. У него не было никаких иллюзий, лишь циничное желание добиться своего. Страсть затуманила ей голову, и только горькие уроки и мучительная боль научили тому, что за каждый сладкий час в его объятиях придется дорого заплатить.

Соломону больше подошла бы женщина типа Барбары Ньюберн, потому что она так же бессердечна, как и он. Но о себе Лорен решила: она не позволит ему вновь подчинить ее своим желаниям. Соломон честно рассказал ей, что ее ждет в будущем. Он использует ее, как остальных женщин, а потом выбросит из своей жизни. Этого она не допустит. Он уже причинил ей столько боли, что больше она не выдержит.

Наверное, Соломон действительно вообразил, что любит ее. События того дня, когда она вошла и застала его в объятиях Барбары, не могли не повлиять даже на него. Тогда она потеряла ребенка и очень долго болела. В конце концов, он тоже человек, а значит, способен чувствовать свою вину и ее горе. Может быть, он хочет каким-то образом сгладить случившееся. Но как бы там ни было, Лорен не следует принимать его слова всерьез. Соломон не знает, не может знать, что значит любить.