Выпускной вечер проводили в Фэмилиленде. Парк закрыли для обычной публики и запустили туда всех выпускников округа Ориндж, разрешив веселиться без присмотра взрослых. Мои дедушки-бабушки не изволили показаться, даже не прислали поздравительных открыток, и, конечно, не объявился Том. Правда, приехавшие родители притворялись перед семьями моих друзей любящими и внимательными — нормальными.

Роберт, Эдсон, Фрэнк и я слонялись по парку с нашими девчонками. Несмотря на праздничное настроение, мы не могли отделаться от легкой грусти, даже какой-то неосознанной тоски. Закончился целый этап нашей общей жизни. Последний раз мы гуляли все вместе. Придет осень, и все мы разъедемся… в разные стороны.

Фэмилиленд работал для нас до рассвета, но к часу ночи я уже клевал носом, а к двум только и думал, как бы найти укромное местечко и поспать. В конце концов я решил свалить и попрощался с друзьями, настойчиво уговаривавшими меня остаться.

— Поспи на аттракционе, и у тебя откроется второе дыхание, — предложил Роберт.

Но я не хотел второго дыхания. Я хотел нормально выспаться в своей постели и заверил их, что позвоню завтра. По дурости я и сюда явился с Холли, но где-то посреди вечера она променяла меня на какого-то придурка из средней школы Лоары. Мне было все равно, а кроме того, ее дезертирство облегчило мне уход.

Дома меня ждал сюрприз. Папаша расстарался.

Ничего подобного я не ожидал и понятия не имел, с чего это он сорвался с катушек. Просто, войдя в свою комнату, я увидел полный разгром. На полу валялись обломки текстового процессора, а отец восседал на скомканной постели и свирепо на меня таращился. Долго разглядывать разгромленную комнату мне не пришлось. Отец набросился на меня, размахивая кулаками, словно чокнутый. Я изо всех сил старался защититься, но, во-первых, он поймал меня врасплох, а во-вторых, я устал, а он был сосредоточен и свеж как огурчик. Не знаю точно, но, кажется, я вырубился. Вроде только что защищал голову от ударов, а очнувшись, увидел, что за окном светло.

Все тело болело, голова раскалывалась, но я заставил себя сползти с кровати и потащился на кухню. Часы над плитой показывали половину одиннадцатого.

— Что это с тобой? — удивилась мать.

— Он явился домой в таком виде, — солгал отец. Подонок восседал за кухонным столом с кружкой кофе в руке. — Я спросил его, что случилось, но он промолчал. Думаю, драка на выпускном вечере или еще что.

— Ложь! — выкрикнул я и — что случалось всего несколько раз за всю мою жизнь — обратился к матери за сочувствием и поддержкой. — Это сделал он! Набросился на меня, когда я пришел домой, и разгромил мою комнату! Можешь сама посмотреть!

Она мне явно не поверила. Взглянула сурово, в голосе прозвучал укор.

— Что ты несешь, Джейсон?

— Я предъявлю обвинение! Вызови полицию! Пусть возьмут у него отпечатки!

— За всю жизнь я тебя и пальцем не тронул, — невозмутимо заявил отец.

Я склонился почти к самому его лицу:

— Лживый мешок с дерьмом.

Он не заглотнул наживку. Отвернулся, отпил кофе. На его губах блуждала странная улыбка.

Я ударил по чашке, и, к моему восторгу, отец взревел от ярости и боли, когда горячая жидкость выплеснулась на его щеки и подбородок, потекла по шее. Не дожидаясь возмездия, я бросился в свою комнату и запер за собой дверь. Меня трясло, кулаки сжались так, что ногти впились в ладони. Я ждал, что отец вот-вот снесет дверь с петель.

Не дождался.

С кухни доносился тихий шепот, но я не услышал ни звука приближающихся шагов, ни визгливых обвинений. Смолчали и мать и отец.

Я в ярости обвел взглядом свою комнату. Все. Хватит. Это была последняя капля. Забираю свои сбережения, стипендию и выметаюсь из дома навсегда.

Только этого мне было мало.

Я хотел, чтобы отец поплатился за вчерашнее.

Ублюдок должен сдохнуть. И я знал, как этого добиться.

Я стал судорожно разбирать кучу обломков и обрывков на своем столе и нашел чудом уцелевшие чистый лист бумаги и карандаш. В прошлые выходные погибла Розита Агилар. На Седьмой авеню ее насмерть сбил водитель, удравший с места происшествия. Поскольку свидетелей не нашлось, полиция рассчитывала на заявления друзей или родных убийцы. Я знал Розиту. Не очень хорошо, но достаточно, чтобы поболтать, если мы случайно сталкивались вне школы. Ее брат и ее парень были членами уличной банды, и я точно знал, что виновника гибели Розиты они скорее убьют, чем выдадут полиции.

Я написал брату Розиты анонимное письмо. На тот случай, если письмо все же попадет в полицию, я изменил почерк и сделал все необходимое, чтобы не оставить отпечатки пальцев на бумаге. Я написал, что я был свидетелем наезда… только это не был несчастный случай. Какой-то мужчина попытался снять Розиту, а она отказала. Мужчина не смирился с отказом. Когда девушка бросилась прочь, выкрикивая, что заявит в полицию, он завел мотор, намеренно наехал на нее и умчался прочь. Я запомнил номера и проследил за машиной.

Я написал номер отцовской машины, наш адрес и подробное описание папашиной внешности.

Не самая правдоподобная история в мире, но лучшей я не придумал. Зато я вложил в письмо столько чувств, что они вполне могли заменить истину. Вечером, когда родители куда-то ушли, я нашел в телефонной книге адрес Роберто Агилара и отправил письмо.

Дело было сделано.

Не могу определить, что я чувствовал в тот момент. Сожаление? Нет, точно не сожаление. Думаю, удовлетворение. Так должен чувствовать себя человек, успешно завершивший важную работу. Я пошел домой. Родители уже вернулись. Я взглянул на них, проходя мимо гостиной в спальню. Я ничего не чувствовал. Ни жалости, ни печали, ни раскаяния.

Прошло несколько дней. Неделя. Ничего не случилось, но я не сомневался и не тревожился. Брат Розиты отомстит. Я верил. Я верил в Роберто, но больше всего остального я верил в свое письмо. Может, в любых других обстоятельствах я был не очень уверенным в себе человеком, но, садясь за письменный стол, глядя на чистый лист бумаги и заполняя его, я был владыкой мира.

В следующий четверг вечером отец задержался в магазине.

Это случилось.

Не знаю, как я узнал, но я знал. Отец поехал купить выпивку себе и тампоны матери, и не так уж сильно он задержался. Он мог попасть в пробку, заболтаться с кем-нибудь в очереди, что угодно. Но воздух вокруг меня будто сгустился, наэлектризовался. Я отчетливо ощущал изменения.

Его убили.

Я был совершенно спокоен. Спокоен и немного… доволен. Это может показаться странным, но так было. Я посмотрел на свои руки. Они не дрожали. Я чувствовал себя крестным отцом мафии: мог приказать убить и не сомневаться в результате — если делал это письменно. Я прекрасно понимал, что могу осуществлять свои желания и вершить перемены только через письма. И если это была власть, то именно мои письма даровали ее мне.