– Ту, о ком ты просила, нет за Вуалью и нет среди мёртвых.

– Та, о ком я просила, могла получить новую жизнь, – с надеждой проговорила она.

– Или, подобно нам, остаться на границе, – заметил Всадник.

Она вспомнила другие свои сны, которые не были снами, но не были и путешествиями, подобными этому. Золотые волосы, запутавшиеся в водорослях, и хрупкие руки, беспомощно тянущиеся к поверхности омута…

– Если мне удастся задуманное, я сумею отыскать туда дорогу.

– Если удастся, – эхом повторил Всадник, – мы будем ждать твой осознанный зов так же, как ждали зов сердца.

Она чуть улыбнулась, передавая ему тепло своей благодарности, передавая тепло туманным псам и сотканным крылатой ночью коням – тем, кто утолял её одиночество и тоску её сердца, даже когда сама она совсем не помнила, почему тосковала. Она приблизилась к Всаднику, но тот не рискнул спешиться – только поднёс к её лицу затянутую в перчатку руку, приласкал воздух у самой её щеки.

– Я буду ждать.

Она предвкушала полёт на искристых крыльях ночи по самому краю Вуали. Но едва ли не больше она предвкушала саму встречу наяву в ночь, когда две грани Мира становились почти едины…

Проснувшись, Риана прислушалась к мерному дыханию супруга. Сны-путешествия не зависели от неё, подчиняясь неосознанной воле её сердца, и в этом заключалась их основная опасность. Если бы Вальтен узнал однажды – узнал до того, как она научилась бы использовать свои способности осознанно, – он увидел бы в ней врага. Понемногу его сердце оборачивалось к ней, к ведьме из Валлы – но к Фэйри? И к тому же к Фэйри из тех, что скользили в крылатой ночи…

Коротко девушка посмотрела на медное кольцо и мысленно в очередной раз поблагодарила Тилларда. Гораздо больше, чем за себя или даже за Илсу, она тревожилась за него. Сотар мог уничтожить менестреля, и королева боялась, что не успеет защитить его.

Дни потекли своим чередом. Народ был увлечён подготовкой к Празднику Первого Урожая – к самому настоящему Празднику, какого давно не бывало в Кемране. Тиллард с удовольствием отмечал, что Риане всё же удалось принести сюда немного волшебной радости Валлы, которая проникла сквозь тяжёлую пелену тоски. Люди так сильно хотели угодить королеве, что позабыли на время даже о своих смутных страхах, связанных со Священными Днями. Впрочем, об этом забыли далеко не все.

Менестрель знал, что за ним следят – знал с самого своего прибытия в столицу. Он по-прежнему успешно наводил чары для отвода глаз, но делать это становилось тем сложнее, чем пристальнее было обращённое к нему внимание. Один неосторожный шаг – и у жрецов появится причина проверить его, ну а скрыть свою природу от Сотара было невозможно. Старик чувствовал след тех, за кем охотился. Чародейство королевы-ведьмы Лиоры и человеческая плоть обманули его, усыпили бдительность, но он всё равно смутно чувствовал в Риане то, что искал. Задайся Сотар такой целью, доберись до королевы или до него, Тилларда – и не помогли бы уже никакие чары. Но, несмотря на опасность, менестрель продолжал обучать свою королеву тому, что умел.

Она не училась – она вспоминала, но даже в таком ключе на обучение требовалось время. Королева же упорно требовала от себя невозможного, торопила и Тилларда, и себя так, словно за ней гналась свора псов Дикой Охоты. Дабы не навлекать подозрений, для занятий они в основном выбирали не ночи, а дни – время для одиноких прогулок, когда можно было не набрасывать плотную сеть защитных чар. За те пару часов, которые удавалось улучить даже не каждый день, можно было успеть немного. Риана пыталась заново обучить себя тому, без чего нельзя было продолжать погружение в знания из воспоминаний: осознанности. Путешествия Тилларда по Дорогам Ши, как правило, были навеяны зовом вдохновения, но он умел следовать по ним и по собственному желанию. Риана же, так долго отгороженная от собственной природы, этого не умела. Сила спящей в ней другой её всё никак не получала оформленного русла и расплёскивалась прежде, чем волей девушка успевала выковать своему намерению форму. Конечно, она была обученной ведьмой, и это, бесспорно, помогало в обучении теперь. Но Дороги Ши, эфемерные для человеческого разума, ускользали, подвластные больше сердцу, чем разуму. Слить же волю сердца и разума воедино могли далеко не всегда даже великие волшебники. Менестрель не хотел разочаровывать свою королеву, но он боялся, что на постижение этой основы уйдёт ещё не одна луна. Ничего другого они пока не касались. Он пытался бережно, тщательно передать Риане знание о том, как сделать сны-путешествия подвластными не только её глубинным желаниям, а она упорно старалась постичь это до Праздника Первых Даров Матери, как будто боялась не успеть сделать что-то очень важное.

Между тем неуловимые перемены, которые она принесла с собой, чувствовались в самом воздухе. Нет, земля не проснулась, и магия продолжала течь в глубине тонкими, иссякающими струйками. Но Риана принесла с собой то, что призваны были нести все подобные ей: забытое в Кемране дыхание чудес. Тиллард не знал пока, как распорядятся этим люди, но он видел отсвет перемен и в них, и даже в короле Вальтене. Увы, чувствовали дыхание волшебства и жрецы Отца, и не все из них рады были ощутить этот свежий полузабытый бриз. Беда затаилась где-то глубоко под покровом счастливых дней. Тиллард ничего не мог поделать с ней – только предупредить Риану, просить её быть осторожнее. Но королева и так знала теперь обо всём, что могло подстерегать её в Кемране, знала о своих врагах, скрывающихся под масками доброжелательности. И возможно, спешила она именно потому, что хотела нанести свой удар раньше Сотара. Но перемены, как и обучение, занимали время, и минувшие годы не могли быть смыты за пару лун.

Ах, как она ждала этого дня и как боялась! Что бы ни говорил Тиллард, что бы ни понимала она сама – да, обучалась она быстрее, чем было возможно… но медленнее, чем было необходимо. И чем ближе был Священный День, тем больше Риана боялась, что ей не удастся. А ведь в обучении они ещё даже почти не касались самого выплетения узоров магии музыкой – только осознанности.

«Я буду ждать…»

Знал ли он – единственный, кто мог помочь ей осуществить задуманное, – что ей удастся, или готов был ждать ещё много лун? Но ведь у неё этих лун не было! Беда понемногу сгущалась над теми, кто был ей дорог – над Тиллардом, и над Илсой… и над Вальтеном.

Когда же наступил день накануне Праздника, странный покой вдруг охватил Риану. Она ярче, чем когда-либо в жизни, ощутила близящееся истончение Вуали Матери. Внутренняя, спящая часть её сущности шевельнула ночными крыльями, спокойная и уверенная, с трепетом ждущая свободы. Эта часть, как теперь знала Риана, просыпалась в Священные Дни, и именно тогда девушка чувствовала себя настоящей. Именно тогда её волшебство пробивалось сквозь любые запреты, и его не могла остановить даже плотная узорная сеть чар королевы-ведьмы Лиоры.