— И это она тоже… Все из-за тебя, — добавил он угрюмо.

— Из-за меня? Почему это?

— Научил Элену всяким английским словам. Раньше можно было притвориться, что не понимаю, и все было замечательно. Теперь куча проблем. — Джеффрис отодвинул от себя тарелку. — Ну и дрянь! Видеть эту пакость больше не могу.

Джеймс все еще пребывал в радужном настроении, когда они с Эриком отправились допрашивать арестантов, захваченных во время облавы на Виа Форчелла.

По дороге заглянули к Дзагарелле в «Подджо Реале» и обнаружили его, невозмутимого, как и прежде, за роскошным завтраком. Его камера — не камера, скорее многокамерный люкс, — превосходила размерами квартиру Альджизы Фьоре. Один из тюремщиков застилал ему чистым бельем постель. Джеймс отметил, что заключенный сидит в свежевыстиранной рубашке.

— Пришли меня освобождать? — спросил он.

— Расследование еще не завершено, — сказал Джеймс. — Будете содержаться здесь до его окончания.

Дзагарелла промокнул губы салфеткой.

— Весьма сомневаюсь, — самодовольно произнес он. — Признаться, я удивлен, что вы еще здесь. Я полагал, что к этому времени вас уже откомандируют из Неаполя.

— Возможно, для вас это сюрприз, но союзная военная администрация действует не по тем правилам, к которым вы привыкли.

— Как я понимаю, — сказал Дзагарелла, — вы намекаете на вашу пресловутую неподкупность, которая, кстати сказать, уже обошлась мне в кучу денег.

Тюремщик, покончив с уборкой постели, принес тазик с водой, помазок для бритья и вспененное мыло, которое принялся с энтузиазмом накладывать на щеки заключенного.

— Не грех бы вам помнить, — продолжал аптекарь, — что мы, неаполитанцы, в оккупации не впервые. Тут были и арагонцы, и австрийцы, и Бурбоны, и итальянцы — да-да, даже итальянцы, — и немцы… А теперь, вот, союзники. Словом, как видите, опыт у нас богатый.

Тюремщик провел бритвой по щеке Дзагареллы. Аптекарь, заурчав от удовольствия, прикрыл глаза и сделал легкую отмашку Джеймсу с Эриком, чтоб удалились.

— Я бы с громадным удовольствием засадил этого типа за решетку, — сказал Джеймс, когда они вышли из тюрьмы.

— Он уже за ней, — заметил Эрик, — и, признаться, особых неудобств не испытывает.

— Они так носятся с ним потому, что он им внушил, будто скоро выйдет. Вот предъявим ему обвинение, будет вести себя по-другому.

— Послушай, Джеймс, — сказал Эрик, — ты знаешь, скольким бандитам с тех пор, как мы здесь, в Неаполе, удалось предъявить обвинение?

— Скольким?

— Троим, — хмуро бросил Эрик. — Документы исчезают. Свидетели не являются или в последний момент меняют свои показания. У одного во время показаний случился припадок эпилепсии, и как свидетеля его отстранили. Или, бывает, обвиняемый представит впечатляющие свидетельства, как во время войны он активно работал на Сопротивление, и получается, ему впору медаль вешать, а не в тюрьму сажать. Мало того, потом оказывается: либо судьи не все в показаниях учитывают, либо в тюрьмах почему-то замки негодные. А еще случается, что ребят из контрразведки отсюда переводят, если шепнуть кому надо. Этот Вито Дженовезе, что всем черным рынком заправляет, имеет связи в самых верхах союзной военной администрации, самых что ни на есть. Говорят, когда генерал Кларк впервые прибыл в Неаполь, захотелось ему испробовать всякие дары моря. Ну, а все лодки из-за мин затащили на берег. Так этот Вито в честь приезда генерала устроил грандиозный пир, попросту своровав всю рыбу из неаполитанского аквариума. Вскоре после этого получил должность официального советника при высшем командовании. Если такой тип, как Дзагарелла, окажется у него под крылышком, мы вряд ли что сможем с ним поделать.

В Квестуре, главном полицейском управлении, Джеймс пояснил, что они намерены допросить подозреваемых, захваченных во время рейда на Виа Форчелла. После долгой бумажной возни их препроводили к камерам, которые оказались пустыми, а во внутреннем дворике сидел всего один дряхлый старик.

— В чем дело? — возмутился Джеймс. — Где остальные?

Сопровождавший их полицейский недоуменно пожал плечами:

— Какие остальные?

— Вчера на Виа Форчелла торговали десятки людей. Где они все?

Увидев, что от полицейского ему ничего не добиться, Джеймс спросил у старика:

— Сколько тут было народу, когда тебя привели?

— Человек двадцать или тридцать.

— Куда же они подевались?

— Все ночью ушли, — уныло сказал старик. — И я бы тоже ушел, да на штраф у меня денег нет.

— Какой еще штраф?

— Пятьдесят лир. — Старик развел руками. — Я всего-то сборщик металлолома. Откуда мне взять пятьдесят лир?

— Старик не то болтает, — отозвался с каменным лицом полицейский. — Никого мы не штрафуем. Если хотите, можете проверить записи.

— За что сидит старик? — вздохнув, спросил Джеймс у полицейского.

— Сбывал медный телефонный провод.

— К пенициллину отношение имеет?

— Вроде, нет.

— Вы уж, пожалуйста, — сказал старик, — мне б отсюда поскорей выйти. Жена у меня, понимаете, слаба здоровьем, а поблизости никто не живет. Боюсь, если меня не выпустят, ей некому даже будет сготовить поесть.

Полицейский принес моток телефонного провода.

— Это нашли при нем.

— Я же немецкий провод срезал, — гордо вскинулся старик. — Ведь его можно, так ведь? Мы же против немцев.

Джеймс перевел Эрику то, что сказал старик. Тот поскреб в затылке.

— Так было до прихода союзных войск. Мы разбрасывали листовки, призывая итальянцев наносить немцам всяческий урон. Но когда сюда вошли, то, естественно, надобность резать провод уже отпала, теперь мы сами можем им воспользоваться.

— Вот! — Старик вытащил из внутреннего кармана потрепанную листовку и с гордым видом протянул ее Джеймсу. — Видите? Тут говорится, чтоб резали провод. Дадут мне за это медаль?

— Больше резать провод нельзя, — объяснил ему Джеймс. — Теперь это наш провод.

— Он же немецкий!

— Ну да, но… — Джеймс вздохнул. — Ладно, неважно.

Стоявший перед ними старик, очевидно, совершенно запутался в происходящем.

— Почему бы не выпихнуть его отсюда? — предложил Эрик.

— Нет, нельзя, — твердо сказал полицейский. — Он обвиняется в порче союзного военного имущества. За такое положено до десяти лет тюрьмы.

— Что ж делать-то? — спросил Эрик.

— Тут мы мало что можем, — хмуро сказал Джеймс. — Формально это не наше дело.

Они узнали у старика, где находится его деревня; оказалось, где-то южнее Неаполя. Вернувшись в свою штаб-квартиру, Джеймс скатил мотоцикл армейской контрразведки со стойки, спустил его по каменной лестнице вниз и газанул. Главная магистраль, выводившая из города, была очищена от завалов, по нему ползла уже пара трамваев. Похоже, в местный обычай входило, чтобы водитель двухколесного транспорта непременно, уцепившись за трамвай, тащился так по возможности дольше, дабы сэкономить бензин и не перетрудить ноги. Наконец Джеймс с облегчением вырвался за пределы города и оказался в сельской местности. В этот замечательный весенний день, подставив лицо солнечным лучам, можно было вообразить, что война где-то далеко, за тысячи миль отсюда.