— Надо же, — сказала она самой себе, — и здесь сентябрь. Пролететь полмира и снова угодить в сентябрь. Может быть, хотя бы в Генуе весна.

У римского аэропорта было имя — Леонардо. Ну, так его звали. Ей это понравилось, потому что она верила в переселение душ и прочую ерунду. Тому, кто верит, — проще. Наверное, поэтому она так часто улыбалась. Из-за этой самой улыбки все и случилось. Почти случилось…

Мужчина внимательно посмотрел на себя в зеркало и, смочив ладони туалетной водой, приложил их к лицу. Похлопал по щекам, посмотрел на пальцы — нет, вроде не дрожат. Ну почти, а почти не считается. И голова свежая. Врут, все врут насчет алкоголя…

Он хотел было сказать своему отражению что-то еще, но раздумал.

Через четверть часа он вышел из своей одинокой квартиры в туман и отправился в аэропорт. Скорее всего, чтобы встретить именно ее — Наташу. А для чего же еще?

Этот мужчина — я.

На самом деле ничего этого не было.

Но какая разница, если мы с ней все-таки встретились.

— Мне просто необходимо попасть сегодня в Геную. Это очень важно. При чем здесь забастовка? Какая забастовка? У меня же билет…

— Мадам, компания приносит вам свои извинения, — девушка за стойкой улыбнулась и пожала плечами. — Мне в самом деле очень жаль, но мы ничего не можем сделать, это профсоюз. Такое иногда случается, — она посмотрела на стоящую перед ней женщину и после крохотной паузы добавила: — Не думаю, что это закончится раньше полуночи, но если хотите, я могу записать ваше имя, вдруг появится какая-нибудь возможность, тогда мы вам сообщим.

— Конечно, запишите, спасибо. Наташа, Наташа Лурье. Я из Монреаля, это Канада.

— Да, мадам, я знаю, — дежурная снова улыбнулась и добавила: — Будем надеяться, что вам повезет.

— Уже. Вам уже повезло. Потому что я там живу.

Мягкая замшевая куртка, шарф, на голове черная бейсболка. Глаз из-под козырька почти совсем не видно, впалые щеки. Среднего роста. Он стоял справа, у торца стойки, и обращался именно к ней.

— Через пару часов, даже меньше, вы можете быть в Генуе. Конечно, если захотите. Хотите?

…шли по летному полю, и я смотрел, как она придерживает руками плащ и ветер. В ней не было ничего особенного, может, только улыбка. Еще, конечно, имя. Вернее, то, как она его произнесла там, у стойки: Наташа. Наташа Лурье. Совершенно беззащитно, по-детски, словно отвечала на вопрос учителя. Ну как можно было пройти мимо?

— Это правда ваш самолет? На самом деле? Он ужасно похож на веретено или на рыбу с огромными добрыми глазами. Просто красавчик.

— Иногда я называю его и так тоже. По настроению.

— А как еще? У него обязательно должно быть имя.

— Обычно я зову его «Аванти мио». Когда мы встречаемся, я говорю ему: «чао». Когда прощаемся: «грацие».

— Аванти — ведь это вперед, да? Ему идет.

— Это его настоящее имя, которое он получил при рождении.

— А вы? Какое имя при рождении получили вы? Мое вы слышали — Наташа.

Я киваю.

— Верно. А я… Можете называть меня Счастливчик — не ошибетесь.

— Хорошо. Но почему?

— Потому что так и есть. Я умею делать то, что люблю, и могу себе это позволить. И все то, что я люблю, у меня есть. Ну почти… Хотите со мной в кабину?

Он указал мне на правое кресло и подал руку. Помог пристегнуться и надеть наушники.

— Зачем? — спросила я.

— Чтобы было интересней. Сами увидите, — затем ловко скользнул на свое место и начал нажимать разные кнопки. В наушниках раздалась почему-то английская речь, в которой я не поняла ни слова, но один из голосов оказался его. Потом заработали двигатели, и мы куда-то поехали. А когда остановились, я услышала: «Наташа, дайте руку. Не бойтесь, не бойтесь, ну…». Счастливчик взял мою левую руку, положил ее на какие-то рычаги между нами и накрыл своей. Улыбнулся, и я увидела, что глаза у него, оказывается, оливкового цвета. Он произнес: «Аванти!», и рычаги вместе с нашими руками ушли вперед, а бетон перед нами побежал назад, все быстрее и быстрее, и я вдруг перестала видеть землю. Мы — взлетели…

…Мы взлетели. В кабине стоял запах моря и вина. Молодого белого вина — теплого, еще живого винограда, в котором вкус солнца и любимой женщины. И не говорите, что кабина герметична и этого не может быть, — это так. Над морем я положил самолет на правое крыло и сказал ей: «Смотрите, Наташа, внизу, вон там — Рим».

Она сидела справа от меня и улыбалась.

Мы летели в Геную.

Мы летели в Геную, и я наконец-то поняла — зачем.