— А выпекают что? — поинтересовался он.

— Сладкие румяные каламитские булочки! Горячие, свежие… — лукаво глянула на младшего Аркана мадам Курсийон.

— А мне нельзя булочки, — тут же засобирался Децим. — Я женат!

XIV

— Вот! — сказал Рем.

— Что — вот? — Децим смотрел на пристань и стоящие у причалов плоскодонные баржи, груженные тесаным камнем.

Ровные ряды мрамора возвышались вдоль бортов речных судов на высоту человеческого роста, не оставляя простора для воображения. Две дюжины барж были готовы к отплытию, и на каждом из них громоздились каменные блоки.

— Ты говорил — подготовить обеспечение для атаки на Закана в устье Эдари. Готово! — Буревестник обвел жестом грузовую флотилию. — Всё здесь! Провиант, питьевая вода, снаряжение и теплая одежда на тысячу четыреста человек!

— Здесь — это где? Погоди, погоди… Я, кажется, понял! — широкими шагами Аркан Змий спустился к набережной по тропинке на склоне, и прошествовал к причалам.

Стоило признать — в своих черных латных доспехах и черном же плаще с белым змеем старший брат смотрелся представительно. Действительно, семейная жизнь шла ему на пользу: он избавился от обычной аркановской худобы, слегка погрузнел, но не потерял ловкости и легкости движений. Стража у пристани салютовала ему с неподдельным энтузиазмом. Рем с некоторой внутренней досадой мысленно признавал: Децим Тиберий Аркан Змий подходит на роль герцога гораздо больше, чем он сам!

Но это не имело ровным счетом никакого значения: у них были разные матери.

Октавия Корнелия, честная юная девушка из великой ортодоксальной фамилии, полюбившая Сервия Тиберия Аркана, тогда еще бывшего мужчиной в самом расцвете сил, смогла покорить сердце сурового воина. Она вышла за него замуж и родила в течение двух лет двух сыновей — Децима и Флавиана, отцовскую гордость и радость. И стала тихо угасать, внезапно сильно захворав. Капеллан, он же замковый лекарь, говорил что-то о врожденном пороке сердца, сердечной недостаточности и об организме, подточенном двумя беременностями. Старый Аркан любил ее до безумия — и потому перевернул всё герцогство и ближайшие земли в поисках лекарства. Обращался даже к магам, но в башне, говорят, ему выдвинули некие неприемлемые условия, что распалило ненависть убитого горем мужа к одаренному сословию до неимовеных пределов. Он не сумел найти средство, не успел — и погожим весенним днем чистая душа Октавии, покинула ослабленное болезнью тело и улетела в объятия Творца — к Белым берегам и далеким зеленым холмам, залитым лучами восходящего солнца…

Лорайн дю Барилоче принадлежала к герцогской фамилии, и появилась в жизни Сервия Тиберия Аркана случайно. Его тогда уже звали Старым — за преждевременную седину в волосах, появившуюся в течение прошедших после смерти первой жены двух лет. И он очень редко появлялся в Аскероне, проводя время в своем замке, или на охотах — на зверей или разбойников. Но Творец уже уготовал для него эту встречу и эту женщину. Аркан направлялся на суд по поводу одной из бесконечных межевых тяжб с соседями, когда по сговору между родителями жениха и невесты некий великолепный рыцарь из Кесарии похищал герцогскую племянницу прямо из ее дорожного экипажа! Засиделась Лорайн в девках, прогоняла прочь всех сватов и ухажеров, оскорбляла и унижала их одного за другим… Дожила до двадцати пяти лет и вовсе не собиралась замуж! Терпеть такое поведение племянницы у бездетного герцога более сил не было. Вот он и подобрал зятя — подходящего оптиматского кавалера, одобренного Синедрионом и вполне могущего занять Аскеронский престол в будущем… Проблема была в том, что саму Лорайн предупредить о похищении забыли. Или — не забыли, но избранник ей просто не глянулся… В общем, огненно-рыжая девица дю Барилоче орала по чем свет стоит, когда ее вытаскивали из кареты, и пиналась ногами и вцепилась в лицо своему нареченному, расцарапав рыцарскую физиономию до крови. И всё это происходило именно в тот момент, когда мимо проезжал Сервий Тиберий Аркан!

Наподдать рыцарю, унизить всех оптиматов герцогства, спасти рыжую красотку с длинными ногами? О-о-о-о, да! Ни один Аркан мимо такого бы не проехал, если он настоящий Аркан, конечно. В общем, Сервий Тиберий вызвал столичного рыцаря на бой тут же, использовав как предлог запятнанную честь прекрасной дамы, и выпустил ему кишки на мостовую за три или четыре минуты. А потом, вместо того, чтобы ехать в суд, усадил Лорайн перед собой на коня и отвез в свой замок, чтобы переждать бурю. Децим и Флавиан выбежавшие встречать отца к воротам, вдруг решили, что рыжая девушка — их мама. И вцепились в нее всеми руками и ногами, и не отпускали больше никогда. Аркан Старый сделал ей предложение той же ночью — и капеллан провел обряд Очищения и принял Лорайн Барилоче-Аркан (без дурацкой приставки «дю») в лоно истинного вероучения и обвенчал их в замковом храме.

И осаду от герцогских войск, приступивших к стенам замка через три дня, они держали уже вместе — целых два месяца. Герцог увел своих людей только после того, как узнал что его племянница беременна, и по всем признакам будет мальчик. А через семь месяцев родился он — Рем Тиберий Аркан… А еще через три года — Селена Аркана, самая младшая и самая любимая из всех Аскеронских Арканов.

Буревестник скрипнул зубами — мать умерла, когда ему было двенадцать, и с тех пор жизнь в замке для него стала невыносимой. Папаша, казалось, окончательно поехал крышей и дрессировал своих отпрысков со страшной силой, критикуя за малейшие провинности и совершенно не поощряя за успехи! Селены это, конечно, не касалось.

— Эй, младший! — Децим махал ему с мостков, которые вели на одну из барж. — Я понял! Ты — чертов гений! Сам дю Ритёр не придумал бы лучше!

Рем, отдавшись на волю силе тяжести, сбежал вниз, топая каблуками ботфортов и через пару мгновений оказался рядом с баржей:

— Если они не будут летать как тот пеликан, то черта с два догадаются о твоей задумке! — одобрительно хлопнул его по плечу Змий. — Дождемся гонцов от Эадора — и отчалим. Закан точно обосрется!

* * *

Остров, на котором расположилось убежище Фабрицио Закана назывался Аир — в честь растения, которым обильно поросли его берега. Полуэльфы на своих легких лодчонках ночами избороздили всё устье Эдари и нарисовали карту островов, так что план операции Децим разрабатывал тут же чуть ли не на коленке, расположившись на палубе баржи.

Целый караван этих судов плыл по центру речного фарватера, не заходя в порты. Караванщики отмахивались от предложений с берегов переночевать и перекусить: неспокойно на суше, скорей бы сбыть товар да домой! И жители окрестных городков такие аргументы вполне понимали. Они тоже тряслись за свои жизни и переживали за имущество, ибо отряды «желтых повязок», набранные в основном из оптиматского отребья, никогда не отличались добрым нравом, а после поражения под Крабле и вовсе рассвирепели. Реквизиции и закупки на нужды войска превратились в откровенные вымогательства, патрули — в разбойничьи рейды. Относительно спокойно себя чувствовать могли только подданные крупных владетелей, ну и те, кто относился к людям союзников Закана и дю Массакра.

Потому в большинстве случаев, веренице судов, перевозивших камень, препятствий не чинили. А если чинили — хватало мзды малой, или, в редких ситуациях — великой. Такому проходимцу как Гавор Коробейник обвести местных вокруг пальца было проще простого! Забалтывал, совал денежку в руку, или кошель — за пазуху, и череда барж следовала дальше — вниз по течению.

Мраморные стены, выложенные вдоль бортов, надежно укрывали Арканов и их воинов! Никому и в голову не приходило, что многие сотни личных дружинников Децима и Рема укрывались на вместительных плоскодонках за штабелями из камня. Эти баржи ведь были явлением обычным — два, три раза в месяц они проходили по реке к морскому побережью и обратно. Какую опасность они могли таить?

Буревестник настоял — вся его дружина участвовала в деле. Четыреста пятьдесят человек, многие из которых были ортодоксами из недавних ополченцев, которые осознали, что единственный шанс продолжить служить «их герцогу» лично — это вассальная клятва. «Старая гвардия» — галерные рабы, освобожденные на Низац Роск и у Гагарочек, конечно, тоже были здесь. Дружинники Рема по примеру людей Децима Аркана малевали на черных коттах свою эмблему — красный скалящийся череп, и очень этим гордились — как же, они не хуже «змеенышей»!

Раненые и увечные остались в лагере в Каламите, завидовать ушедшим в поход и поправлять здоровье.