А паук уже с хлюпаньем высасывает соки из моей лошади. Его мохнатое брюхо раздулось вдвое.

Снова почти теряю волю, встретившись взглядом с монстром. Однако с трудом все же отворачиваю голову, продолжая наблюдать за тварью краем глаза, и поднимаю посох, начиная накачивать его силой.

– Уф! – Монстр отбрасывает в сторону опустошенный труп второй лошади и говорит скрипучим человеческим голосом: – Угодил ты мне, Кощеюшка! Славно-то как я отобедал! А я тут, понимаешь, который день сижу и ни единой птички али мышки летучей не поймал. А братец твой рек, будто зверьем здешний лес богат. Оно зверья-то много, это да. Но и светлых первотварей не меньше. А они зверушек от моих тенет берегут, не дают попасться. Распустил их Леший. Правильно ты, Кощей, сделал, что извел его.

Отвешиваю нижнюю челюсть, одновременно опуская руку с шестом. Паук шумно, по-собачьи, почесал лапой брюхо и снова заскрипел:

– Только людишек ты зря мне подсунул. Можешь забрать их себе. Я до каннибализма еще не скатился. Создатель, может, и спит и не зрит за каждым своим творением, а ежели нет? Не простит он такого.

– Ты кто? – Ничего, кроме этой фразы, не приходит в голову.

– Ась? – недоуменно скрипит паучище, перестав чистить передними лапами бивни.

– Ты кто? – повторяю вопрос.

– Я?

– Нет… я.

– Ты Кощей.

– А ты?

– Я Мизгирь.

– Вот видишь, как легко отвечать на простые вопросы!

– Ты про что, Кощей? – Монстр мнется на месте, переступает волосатыми лапами.

Что мне ему ответить? Я, конечно, догадываюсь, что передо мной один из тех перволюдей, которые вошли в образ изображаемого чудища настолько, что практически стали им. Но если о тех, кого встречал до сих пор, я хоть что-то слышал, то кто такой Мизгирь, понятия не имею. И вообще, я не ожидал, что перволюдей окажется так много. Ну ладно Яга с Лешим. Ну Лихоня с Вием, которых я еще и не видел. Так они тут, оказывается, на каждом шагу встретиться норовят. То Водяной ночью приперся, разбудил, мути навел и скрылся в тумане. Теперь вот этот мохнатый. Вот фигли он свою сетку тут растянул? Кто ему позволил сожрать наших лошадей? Это ж какой Болтомирову княжеству убыток! Кстати, а сам Болтомир жив ли? Хорошо хоть эта образина есть его отказалась. Он, видите ли, не каннибал. На харю б свою в зеркало посмотрел, прежде чем харчами перебирать! О чем это я? Княжича-то действительно выручать надо. Да и оборотня заодно, хоть и смотреть за лошадьми теперь не требуется.

Пока в моей голове хаотически роятся мысли, паук продолжает молча переступать на месте лапами.

– Мизгирь, – наконец обращаюсь к нему, указывая взглядом на висящие в паутине коконы, – что с моими спутниками? Живы ли они?

– А чего с ними станется? Спят себе. На кой тебе сдались эти людишки? Отпустил бы подобру-поздорову.

– Может, и отпущу, – обещаю неожиданному гуманисту. – И долго они спать будут?

– А хоть тыщу лет. В коконе время останавливается. Ты чего о пустяках вопрошаешь? Будто сам так не можешь!

Кто? Я? Могу такое? Да если б я такое мог в моем мире! Да я бы… Да у меня даже фантазии не хватает. Ладно, помечтаю потом.

– Мизгирь…

– Ась?

– Ты, наверное, слышал обо мне всякое странное?

– А я сразу не поверил, что ты сгинул, Кощей. Не мог какой-то человечишка тебя извести. Я и братцу твоему Вию говорил, чтобы не разевал роток на твои владения.

– А он чего?

– А он: мол, человечишка сам, может, и не осилил, а с помощью Яги и Лешего мог и справиться. Но, мыслю я, Кощеюшка, что-то все же было. И за это ты извел Ягу с Лешим. Ужели совсем их изничтожил? Нешто и правда есть способ уничтожать бессмертные души? Страшно сие. Так страшно, что даже мыслить об этом не хочется.

Смотрю на восьмилапого гиганта, способного в несколько секунд высосать внутренности из двух лошадей, и не могу совместить столь ужасный образ с боязливым брюзжанием, которое слышу. Весь мой недавний смертельный ужас при взгляде на жуткую харю исчез без следа. Более того, сейчас даже испытываю некоторое превосходство перед этим слоноподобным пауком. Кстати, если он может создавать любой образ, может, посоветовать ему отрастить хобот и большие уши? Прикольно будет смотреться. Кто бы мог подумать еще пару минут назад, что я даже мысленно буду насмехаться над этим милым паучком. М-да… Кстати, коль уж он не такой высокомерный, как Водяной, можно попробовать с ним подружиться. А чтобы не вызывать ненужных подозрений глупыми вопросами, можно сыграть роль Доцента из «Джентльменов удачи», типа, тут помню, тут не помню.

– Мизгирь, хватит уже ерунду городить, – старательно изображаю на лице недовольство. – То Водяной всю ночь мне мозги в косичку заплетал, теперь ты пургу гонишь.

– Ась? – Паук выражает недоумение движениями лап. – Зело непонятно ты говоришь, Кощеюшка.

– Я говорю, не трогал я Ягу с Лешим. Сам их ищу. Теперь понятно?

– Как же так-то? Каждая первотварь знает, что, как ты восстал, так Яга с Лешим сгинули без следа. Вий опять же говорил мне: мол, Кощей Лешего извел, теперь в лесу зверья дикого бесхозного тьма осталась, есть не переесть. Ага, я сил лишился, пока добрался, а тут за столько дней ни единой зверушки в тенета не попалось. Кабы не ты…

– Погоди, – прерываю вновь начавшееся брюзжание, – ты можешь просто уяснить для себя, что я не желал зла ни Лешему, ни тем более Яге?

– Могу. – Приседание паука, вероятно, означает кивок. – Однако ж каждая тварь в лесу знает, что, как ты восстал, так Яга с Лешим и сгинули…

– Более того, – повышаю голос, не в силах скрыть раздражения, – я ищу Лешего, чтобы помочь ему уладить разногласия с Вием. И Ягу я тоже ищу, чтобы она помогла мне восстановить память. Уяснил? И забудь про первотварей, которые возводят на меня напраслину!

– Да понял я, понял, – примирительно отступает Мизгирь. – Токмо и братец твой Вий рек: мол, Кощей Лешего извел, лес теперича бесхозный, зверья в нем тьма…

– А-а-а, йо… кэ… лэ… мэ… нэ! – ору во весь голос, не в силах сдержать гнев, и выпускаю заряд из посоха в попавшийся на глаза огромный пень.

Пень оказывается трухлявым и взрывается огромным облаком рыжей пыли и щепок. Отпрянув и задержав дыхание, пережидаю, пока вся эта муть осядет. Мало ли какие болезнетворные бактерии таились в трухлявом пне? Я хоть и бессмертный, но вечно загибаться от какой-нибудь чахотки тоже мало радости.

Наконец щепки перестают сыпаться, а мелкую взвесь прогоняет дующий меж стволов ветерок. Оглядываюсь. Покрытый трухой обалдевший Мизгирь припал животом к земле. Вот он слегка приподнимается, встряхивается, словно собака, и мелко семеня лапами, разворачивается, подобно танковой башне, на сто восемьдесят градусов, направляя глаза на свою ловчую сеть. Та теперь хорошо видна, ибо густо покрыта рыжей пылью и облеплена щепками. Монстр пару секунд оценивает случившееся безобразие и снова разворачивается в мою сторону.