Фон Дассель зарычал, вскочил на тележку и прямо с нее с удвоенной ненавистью бросился на слуг. Эта ненависть придала ему сил. Распоров Джузеппе живот, он ловко подхватил меч, выпавший из его руки и начал сражаться уже двумя мечами, сея вокруг себя ужас и смерть. Он превратился в настоящий кружащийся вихрь, то и дело разящий стальными жалами верных дандоловских слуг. Сам Энрико Дандоло поспешно скрылся за дверью, но тучный слуга, который должен был закрыть дверь на засов, сделать этого не успел – Райнальд фон Дассель метнул в него, как копье, свой тяжелый меч. Меч угодил в горло, и слуга так и остался лежать у незакрытой двери.

Очень скоро улица Merceria была залита кровью и заполнена ранеными и убитыми людьми Дандоло. У двери оставался один Серджио, продолжающий отражать бешеные удары фон Дасселя. Кельнский архиепископ понимал, что каждая секунда дает хитроумному венецианскому вельможе шансы скрыться и сохранить свою ничтожную жизнь, поэтому и наносил страшные удары с остервенением и с фантастической скоростью.

Внезапно фон Дассель отбросил в сторону меч Джузеппе, схватил Серджио двумя руками за голову и больно приложил слугу к косяку так стойко охраняемой им двери палаццо. Растерявшийся Серджио охнул и выпустил меч из рук. Тогда фон Дассель поудобнее сгреб волосы юноши в своей огромной руке и начал с остервенением колотить головой слуги в фигурный железный засов, размещенный на дубовой двери. Он проломил череп несчастного уже со второго или с третьего удара, но остановиться уже не мог. Из разбитого черепа хлестала кровь, один глаз вытек, Серджио давно уже не подавал признаков жизни, а Райнальд фон Дассель все бил и бил его головой в этот железный засов, размазывая по двери кровавую кашу. Потом это наваждение прошло, фон Дассель отпустил тело несчастного и тут же вспомнил про Дандоло.

Сомнений не было: хитрый венецианец ушел вверх по узкой лестнице, которая вела на второй этаж дома. Фон Дассель снова по-звериному зарычал, поднял свой меч, перепрыгнул через обезображенное тело Серджио и побежал по лестнице.

Он за секунды пролетел безлюдные богатые комнаты второго этажа, опрокидывая столы, уставленные красивой посудой, цепляясь и срывая с невысокого потолка дорогие люстры из разноцветного муранского стекла, разрубая тяжелые портьеры, закрывавшие проход из одной комнаты в другую. Здесь никого не было. Винтовая лестница вела куда-то еще выше, и германец незамедлительно устремился туда.

На третьем этаже в доме Дандоло была только одна комната. Дверь в эту комнату оказалась слегка приоткрыта. Ударом ноги Райнальд фон Дассель снес дверь с петель и сразу же увидел Дандоло. Тот стоял у окна, лицом к врагу, губы его шевелились, руки были повернуты ладонями вверх, а на ладонях что-то дымилось. Этот дым становился все плотнее и грозил окутать всю комнату. Опасаясь, как бы хитрый венецианец не выкинул какой-нибудь очередной трюк, фон Дассель решительно ринулся на него.

И тут Энрико Дандоло, спокойный и неторопливый, все так же сосредоточенно уставившийся в одну точку, протянул руку куда-то вправо и быстро выдернул из-за тяжелой портьеры массивное зеркало, передвигавшееся на небольших колесиках, и выставил его прямо перед собой, как щит. Фон Дассель, вложивший в сокрушительный удар всю имевшуюся у него в наличии силу и ненависть, решил просто пробить зеркало мечом и достать этим страшным ударом хитрого венецианца. Буквально на мгновение нападавший удивился странному дыму и светящимся искрам, которыми было окутано зеркало, но думать об этом уже не было времени. В последний момент зажмурившись, чтобы случайно не взглянуть в опасное венецианское зеркало, а заодно не повредить глаза осколками, фон Дассель, выставив вперед меч, с разбегу влетел внутрь позолоченной рамы.

Но никакого звона разбитого стекла не последовало. Вообще все произошедшее в следующее мгновение Райнальд фон Дассель никогда не мог вспомнить, хотя неоднократно пытался это сделать. Только однажды, на пересылке в Нижнем Новгороде, когда их этап пригнали из ада мордовских лагерей, его выдернул из «столыпина» странный улыбчивый круглолицый особист и показал ему такое же странное зеркало. Оно не дымилось и никаких искорок вокруг не было, но фон Дассель почему-то сразу почувствовал его таинственное родство с зеркалом, которое в сегодняшний роковой день выставил перед ним хитрый венецианец. Вот только тогда и вспомнил кельнский архиепископ сумасшедшее ощущение, когда схватило его что-то неведомое, подняло, закружило и понесло, а перед глазами замелькали яркие разноцветные пятна, уводя в небытие и надолго отключая сознание.

В милиции и Сергей, и Иван, и, что интересно, Глафира отказались вообще что-либо говорить. Сергею было очень приятно, что Глаша (именно так он ее теперь про себя ласково называл: «Глаша») оказалась не робкого десятка и вела себя в милиции совершенно спокойно, уверенно и с чувством собственного достоинства. И Сергей, и Иван, не сговариваясь, не сказали ни единого слова о манускрипте. Именно по этому обоюдному красноречивому молчанию оба друга окончательно пришли к выводу, что манускрипт, безусловно, как-то связан и со странным обыском в квартире, и со смертью рабочего-узбека.

Им зачитали какие-то бумаги о том, что никуда нельзя выезжать из Москвы до специального разрешения, они подписали показания, в которых в изобилии стояли многочисленные «не знаю» и «не помню», стойко выслушали глубокомысленные сентенции милиционеров о том, что, мол, в следующий раз, если они так же нагло будут себя вести в милиции, то «получат по полной», и, наконец, были отпущены на свободу.

И можно было бы как-то махнуть рукой и на этот допрос, если бы не одна деталь. На допросе присутствовал один какой-то странный милиционер. Или не милиционер? Он был в гражданском, молча сидел в углу и очень внимательно смотрел и слушал. Проводившие допрос другие блюстители закона его как будто не замечали. Впрочем, нельзя сказать, чтобы они его как-то слушались или боялись. Сидел себе человек в углу, да и все. Вроде так, да не так. Несмотря на то что в углу было достаточно сумрачно, Сергей разглядел этого человека очень хорошо. Оценил и его крепкую фигуру, и отрешенные стальные глаза, придававшие взгляду холодную суровость, и перебитый нос, делавший все лицо каким-то зловещим. Он практически ни разу не пошевелился, а его большие руки покоились на столе с какой-то древнеегипетской монументальностью. Этот человек так внимательно смотрел на наших друзей, как будто хотел запомнить каждую деталь, каждую черточку, каждое их слово. Но что он хотел услышать, за чем подсмотреть, так и осталось загадкой. За все время допроса этот странный человек не проронил ни слова, так ни разу не разлепив полоску тонких сжатых губ.

Отделение милиции располагалось прямо у станции метро «Баррикадная». Как только друзья вышли из отделения, оказавшись на высоком крыльце, Иван быстро засеменил по длинной лестнице, ведущей с крыльца.

– Ты куда? – удивился Сергей такому быстрому Иванову бегству.