Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Внешняя сторона их жизни проходила ровно и с удивительным постоянством. В их быте не было суеты, чрезмерных забот и беспокойства о хозяйстве. Хотя работали старицы много и постоянно, но это не было связано со страхом остаться без пропитания. Опыт ссылок дал им непоколебимое упование на промысл Божий о насущном куске хлеба. Работали они потому, что не могли не работать, это было их потребностью и жизнью. Труд и сопряженная с ним молитва соединяли сестёр с Богом, помогали сохранять живую с Ним связь. Так, как трудились матушки, не работает, наверное, сейчас никто, а если и есть такие люди, то их осталось крайне мало на нашей земле. И дело было даже не в том, что трудились они много и подолгу. Удивительным было то, как и с каким благоговением и любовью выполняли старицы свою работу.
Грядочки на их огороде обрабатывались так тщательно и аккуратно, что все поражались их чистоте и красоте. Как штукатурила избы мать Агафия, в округе не мог штукатурить никто. Глина для этого месилась старательно и подолгу. Она делалась, как сметана, мягкой и жидкой. Своими руками старица замазывала каждую щелочку и выравнивала глину бережно и аккуратно. Сделанная Анисией и Агафией из пряжи нить была удивительно тонка и ровна, а связанное из нее люди не могли отличить от вещей, изготовленных машинной вязкой.
Такое отношение к труду рождалось у сестёр как следствие особого устроения их душ, по-настоящему красивых и благородных. Все их внешние поступки и поведение были наполнены этим глубоким внутренним содержанием. По словам одного нашего великого иерарха, истинным благородством является благочестие. Тому подтверждением могла как нельзя лучше служить жизнь сестёр-стариц. Как-то одна женщина, моя девиц в бане (своей они не имели), подумала про себя: «Какое благородство в них и необыкновенная красота, как будто царского рода, а ведь простые деревенские девки». Мать Анисия, подойдя к ней и постучав по лбу пальцем, сказала с мягким укором:
— О чем думаешь? Пустая голова…
Какая-то особая культура, необыкновенное чувство такта присутствовали во всех их действиях и словах. Не учившиеся внешним правилам и манерам, сестры постоянно имели в себе благоговение и страх перед Богом. И это состояние сердечного смирения рождало тот образ поведения и обращения с ближними, который не приобретается посредством внешних навыков и обучения, а проистекает естественным живым образом как следствие этой внутренней христианской культуры, которой обладают только люди просветленные и чистые. Во всем у сестёр чувствовалась простота, ровность и естественность, но за этим стояли глубокая мудрость и духовная опытность стариц, уже проживших к тому времени большую часть своей многоскорбной жизни.
Мудрость их была удивительной. Можно было только поражаться, откуда у необразованных старушек такое рассуждение, светлый ум и глубина суждений. Эти качества, которые матушки пытались скрыть, были никак не совместимы с общепринятым представлением о деревенских бабушках. А именно такими бабушками они и старались себя представить в лице окружающих. Даже односельчане в большинстве своем не подозревали, что рядом с ними живут святые люди. Все знали, что к Ванькиным ходят, но значения этому не придавали. Они же, стараясь скрыть себя, жили напряженной внутренней жизнью, известной в полной мере им одним и Богу. Старицы могли общаться между собой так, что никто из окружающих ровным счетом ничего из сказанного ими не понимал. И только иногда матушки немного приоткрывались для пользы приходящих.
Весь строй жизни девиц был непрерывным предстоянием пред Богом. Были удивительными постоянство и ровность течения их подвига — подвига несомненно тяжелого и напряженного. При этом, не считая свою жизнь достойной награды, как и все святые подвижники, они видели себя грешниками и должниками перед Господом.
В их доме никогда не было электричества, несмотря на то, что все люди в округе и все соседи им пользовались. Сестры освещали свое жилище с помощью керосинок и готовили на примусе. По смотрению Божию керосин у них никогда не переводился, даже когда с его покупкой бывали трудности. Но и его матушки всегда берегли и экономили, повторяя: «Это ведь не наше, а люди приносят…» Ко всему употребляемому для жизни они относились как к дарованному Богом, за все непрестанно благодарили Господа, считая себя недостойными стольких, как они говорили, милостей. Даже к воде сестры относились бережно и экономно, приучая и своих ближних не расточать ее понапрасну.
Подарки матушки принимали и были благодарны благодетелям, но пользовались ими далеко не всегда, атои отдавали обратно, но делали это так, чтобы не обидеть приносящих. Все приезжавшие к старицам что-то привозили, в основном это были продукты, иногда какие-нибудь вещи, и все это матушки раздавали, так что зачастую пришедший уносил с собой больше, чем приносил сам. Бывало, что в их доме на полу стояли в ряд банки с молоком, творогом, сметаной, к которым сестры и не прикасались. Как-то одна женщина зашла к ним и внутренне соблазнилась: «Три старухи нигде не работают, ничего не получают, а как живут». Не успела она это подумать, как мать Анисия ее же словами и говорит:
— Вот три старухи! Нигде не работают, денег не получают, а как живут-то!
Однажды кто-то из близких спросил их, почему матушки не едят молочное, когда столько всего было в их доме в тот день. Кто-то из сестёр ответил:
— Да ведь это все не наше…
Несмотря на то что верующие приносили и привозили в дом Ванькиных всего в избытке, матушки питались скудно и однообразно. Во всем себя ограничивая, они и в еде были очень умеренны. Когда были помоложе и покрепче, ели однажды в день, после полудня. Вместо чая, который в их доме никогда не употреблялся, пили простой кипяток. При этом бывало, что вода в чайнике не закипала, а только нагревалась. Картошка, каша, щи, хлеб, а в скоромные дни и молоко — вот обычная пища, которую употребляли сестры. Молочные и некоторые другие продукты они брали для себя у людей,