Запустение, конечно! Сразу видно, что в доме не живут, только на лето его открывают. Трубу каминную совершенно точно лет двадцать не чистили – ну и не топили его столько же. Теперь же центральное отопление кругом, хочешь – включил, хочешь – выключил. Камин в малом салоне был вообще загроможден какими-то вещами, детскими игрушками, что ли, старый телефонный аппарат громоздился на нем, очень старый, даже не в пластмассовом, а в эбонитовом корпусе…

Детей дома не было, ушли гулять, сказала Марин, не было и Элен, видать, она с ними и гуляла. Ну и хорошо, что ее не было, мне даже малость полегче стало, что время появилось перед встречей с ней. Мне надо было сил набраться. Все боялась, что выдам себя чем-то. Не зря говорится – qui se sent morveux se mouche[19].

Смотрела я по сторонам, значит, Марин за мной глазами водила и этак виновато лепетала, что, мол, руки не доходят толком убраться. Элен только окна вымыла и плющ со стен ободрала. А внутри паутина замучила, не успеешь ее обмести, как пауки опять все заплетают. И правда, паутины по углам и под потолочными балками я увидела немало.

– Паутина потому сразу появляется, что Элен домашних паучков не убивает, – стрекотала Марин… Она эту девку иначе называла, Алёна, что ли, да я могу и перепутать, таких имен у людей и не бывает, варварство какое-то, а не имя. – Говорит, что они очень симпатичные, сухонькие такие, длинноногие, средневековые. Ей кажется, они для того здесь живут, чтобы добрые вести приносить, но мы их просто не слышим.

Очень я удивилась. Оказывается, и русским известна примета, что пауки, мол, известия разносят…

– Ну и все же мы здесь не у себя, конечно, – продолжала Марин, – нам не совсем удобно тут устраиваться по-своему. Но если нам удастся купить у мадам и мсье Брюн дом, мы тут сразу ремонт сделаем, камин вычистим, заменим кое-что…

Мебель старую, конечно, выкинете, – проворчала я, очень надеясь, что она скажет – да, и тогда можно будет попросить оставить для меня вот это старое кресло. Замечательно в нем сиделось, я как будто в былое вернулась, в молодое мое былое…

– Ни за что не выкинем! – замотала головой Марин так энергично, что у нее заколка свалилась. – Ой, извините… Я говорю, ничего выкидывать не будем, просто отремонтируем кое-что и вычистим. Это же не дом, а остров сокровищ, так и Элен говорит.

Я навострила уши, и, как оказалось, не зря.

– Причем тут сокровища находишь в самых неожиданных местах, – болтала Марин. – Вы представляете, мадам Дюбоннез, Элен обрывала плющ со стен – и обнаружила, почему все время натекало на террасу и на скамью из водостока. Его не просто плющом забило, там банка лежала.

У меня вдруг трепыхнулось сердце.

– Какая банка?

– Вот такая…

Марин сбегала на кухню и принесла одну из знаменитых темно-желтых стеклянных банок с притертыми крышками, которые в деревенских семьях сберегаются из поколения в поколение как семейная реликвия. Они совершенно герметичны, теперь таких днем с огнем не сыщешь. Говорят, за них на Marché aux puce[20]в Париже дают приличные деньги.

– Видите? У нас было шесть таких банок, но одну мы мадам Жоффрей дали, и осталось пять. Вдруг смотрю – их опять шесть. Тогда Элен сообщила, что обнаружила в водостоке банку, вымыла ее и поставила к другим.

– А что было в ней? – нетерпеливо перебила я и заметила, что голос у меня сделался какой-то негнущийся, будто глиняный, и звучал так, словно готов был вот-вот рассыпаться на куски.

– В банке? – Марин непонимающе уставилась на меня. – Да ничего.

– Что, совсем ничего?

– Совсем.

– То есть она там пустая лежала?

– Ну да. Пустая. И еще там кусок какой-то прорезиненной ткани оказался. Элен сказала, что она и затыкала водосток, и поэтому…

– А где ткань?

– Не знаю, – пожала плечами Марин. – Вроде бы Элен ее выбросила, а может, нет, точно не знаю. Наверное, выбросила. Зачем нам какая-то тряпка?

– А как они попали в водосток, тряпка и банка? – спросила я, хотя отлично знала ответ на вопрос. Я вообще уже не сомневалась ни в чем, а разговор продолжала просто по инерции.

– Не знаю, – снова пожала плечами Марин.

Вот глупая девчонка, ничего не знает!

– Тряпку, может быть, со второго этажа уронили, а банку…

– Что? – ехидно спросила я. – Тоже уронили со второго этажа?

– Да нет, вряд ли! – захохотала Марин. – Она бы разбилась. Наверное, ее туда положили нарочно.

Меня занимал вопрос: она и в самом деле дурочка или меня дурачит? Неужели чертовка Элен не сказала ей, что банка была не пустая?!

– И кто же ее мог туда положить, скажите на милость?

– Да, например, дети, – хихикнула Марин.

Нет, она точно дурочка, знай хохочет по поводу и без повода!

– А что такого? Наши девчонки обожают что– нибудь куда-нибудь засунуть, да так, что не найдешь. Вот и здесь так же. Играли да и сунули в водосток, а потом забыли. С тех пор, наверное, сто лет прошло! – И она беспечно махнула рукой.

С тех пор прошло не сто лет, а всего лишь шестьдесят три. Впрочем, Марин почти права… Какая разница, сто или шестьдесят три? Шестьдесят три года назад Лазар пришел к своей кузине Маргарет починить засорившийся каменный водосток над крыльцом, но только еще больше его засорил: спрятал там тетрадь Николь Жерарди. Я понимаю, что он прятал не столько тетрадь, сколько вложенные в нее шифры, но это неважно. Стеклянную банку он, конечно, потихоньку стянул у Маргарет, и лучшего контейнера для хранения дневника просто невозможно было придумать. Да еще Лазар обернул ее какой-то прорезиненной тряпкой.

Важно другое. Я раньше не задумывалась, а сейчас спросила себя: почему Лазар спрятал дневник так надежно? Он мог его просто сунуть за диван, в какую-нибудь щель… Но он нашел самый потайной из всех тайников на свете, куда никому не пришло бы в голову заглянуть: ведь нонсенс прятать бумагу в воде!

Но Лазар сделал именно так. И сделал, как я теперь понимаю, по одной-единственной причине: он знал, что его должны арестовать. Может быть, не был уверен на все сто процентов, но предполагал. И хотел обезопасить шифры любой ценой. Они представляли для маки огромную ценность, не зря же Легран тогда искал их, переворачивая весь Мулян сверху донизу. Где спрятаны шифры, знал только Матло, но он погиб… Лазар надеялся на него, думал, если его арестуют, Матло расскажет Леграну, но вышло иначе. А ведь если Лазар предполагал свой арест, получается, он знал, кто донес на него бошам.