же, не убедил, ты хотел увидеть это собственными глазами. Два дня спустя я нашел тебя на террасе, где ты потрошил несчастного скарабея. А сейчас посмотри на себя, вегетарианец.

Я засмеялся.

— Интересно, почему он это нарисовал?

Я отлично помнил ту картину Дугласа: разноцветные вихри вокруг множества цветов и скарабеев темно-фиолетового оттенка, распоротых сверху донизу и полных маргариток.

— Ох, он был таким. Творил магию. Такой непредсказуемый.

— Черт, — я глубоко вздохнул. — Я по нему скучаю.

— Я тоже. По ним двоим.

Мой отец отвел взгляд. Он выглядел грустным, что редко с ним случалось. Папа кивнул в сторону доски, на которую пытались вскарабкаться близнецы.

— Тебе стоит оттюнинговать ее. Будет прикольнее.

Я спрятал улыбку.

Все уехали к обеду, и мы с Леей снова остались наедине в нашей повседневной тишине. Вечером я занялся логотипом и парой рекламных картинок для нового ресторана — заказ надо было сдать в начале недели. Лея слушала музыку в комнате, и я решил дать ей отдохнуть. Она не вернулась к рисованию, а я не просил об этом. Пока что.

Когда стемнело, мы сели поужинать на террасе.

Я отнес тарелки в дом и захватил толстовку: почти наступила зима, и вечерами было свежо.

Я сел рядом с Леей на подушки.

— Ты правда не хочешь попробовать?

— Нет. Ты похож на сумасшедшую бабулю с чаем.

— Все шутишь… Ну ладно, ладно.

Лея скромно улыбнулась, но тут же помрачнела.

— Сегодня я поняла, что, должно быть, тебе сложно из-за того, что я в твоем доме.

— Что заставило тебя подумать так?

— Когда пришла твоя семья, я заметила, как тебе не нравится, когда вторгаются в твое пространство. Я знаю, что ты всегда ревностно относился к своим вещам. И я правда это понимаю. Мне жаль, что все так вышло.

— Не говори так. Это неправда.

И я говорил искренне. Я не мог такого и подумать, но присутствие Леи мне не мешало. Жилось с ней просто, несмотря на ее проблемы, на изменения, которые происходили каждую неделю.

— В любом случае спасибо, — прошептала она.

35 Лея

Мой первый поцелуй случился с Кевином Джексом.

Прошло уже три недели с новогодней ночи, а я все еще с болью вспоминала ее. Шел январь, учебный год только начался, на уроках можно было не напрягаться, и мы с Кевином обменивались записками с первого дня.

«Как каникулы?»

«Нормально. Рисовала. А у тебя?»

«На пляже провел с друзьями. Ты домой после школы?»

«Да. А что?»

«Можно тебя проводить?»

Я немного погрызла кончик ручки и ответила просто «да». После уроков я попрощалась с Блэр — ей в другую сторону, — а Кевин подошел ко мне со смущенной улыбкой.

Сначала мы едва разговаривали, записки не имели ничего общего с личным общением, но с течением времени неловкость исчезла, и я поняла, что Кевин забавный и умный. Он обожал лакричные палочки и иногда съедал одну, пока мы гуляли, потому что, как он говорил, завидовал, что у меня во рту леденец. Он смешил меня. Он один из тех, кто всегда в настроении и заряжает окружающих оптимизмом.

— В общем, придешь в субботу на тусовку на пляже? — повторил он у дверей моего дома.

Я кивнула, держась руками за лямки рюкзака. Кевин нервно посмотрел на меня и набрал воздуха, прежде чем заговорить.

— Я хотел подождать до этого момента, но…

Я знала, что он собирается сделать, до того, как это случилось.

Там, под золотистым плющом, который вился по белому забору среди диких трав, он наклонился и поцеловал меня. Немного неуклюже и нерешительно, как почти все в том возрасте. Я закрыла глаза и почувствовала щекотание в животе, которое продолжалось, даже когда Кевин повернулся и ушел вниз по улице.

Я не двигалась, пока не услышала знакомый голос:

— Обещаю, что никому не расскажу.

Я повернулась. Аксель весело улыбался с поднятыми бровями.

— Что ты здесь делаешь? — спросила я.

— Жду твоего отца. Я не собирался шпионить за тобой, не смотри так на меня. Он кажется приятным малым, из тех, кто стрижет газон в субботу утром и провожает свою девушку до двери дома. Мне нравится. Даю тебе свое благословение.

— Мне не нужно твое чертово благословение.

— Ого! Только не говори, что ты злишься.

Я чуть не разрыдалась, зашла в дом и закрылась в своей комнате. Через некоторое время мама поднялась ко мне с ведерком мороженого. Она села рядом со мной на кровать со скрещенными ногами, в халате, испачканном сухой краской, и протянула ложку, а потом лизнула мороженое. Я сглотнула и последовала ее примеру.

Любая мама всегда понимает больше, чем кажется, дошло до меня позже. Есть вещи, которые нельзя скрыть, когда речь идет о чувствах. Мама уважала мое молчание и знала все еще до того, как я сама начала понимать.

36 Лея

На фоне играла Ticket to ride, и каждая нота песни приводила к новому штриху, более детальному, убедительному, как будто они хотели проступить сквозь шероховатую поверхность холста.

Я рисовала без устали. Почти не дыша. Ничего не видя.

Я рисовала, пока небо не потемнело, как картина.

Я даже не обращала внимания на Акселя, лежавшего в гамаке с книжкой. Он посмотрел на меня, когда я шумно выдохнула, затем медленно, потягиваясь, как ленивый кот, встал и направился ко мне.

Посмотрел на картину. Скрестил руки.

— И что я должен тут увидеть?

— Не знаю. А что видишь?

Черная, абсолютно черная картина.

— Я вижу тебя, — ответил он, а затем поднял руку и показал на белый (незакрашенный) угол холста. — Ты кое-что забыла. Дай мне кисть.

Он попытался взять ее у меня из рук, но я сделала шаг назад и покачала головой. Аксель удивленно вскинул бровь в ожидании объяснений.

— Я не забыла. Это специально.