Сам Бурлак, Кукушкин Николай Тимофеевич, начинал свою карьеру вором, но, отсидев два срока, понял, что статьи для политических куда мягче, и подался в революционеры. В группу Арона не входил, но был на доверии, осуществляя связь между боевиками и уголовниками. Через него боевики получали наводки на склады и магазины, помощь в виде профессионалов по вскрытию замков и сейфов, да и сам Бурлак не чурался, по старой памяти, участвовать в грабежах. Получая свою долю, Кукушкин считал, что хорошо устроился, пока не произошло покушение на государя. Ему было известно о подготовке группой Арона какого-то политического акта, но что и как, он просто не знал. Будучи профессиональным «стукачом», он еще раньше догадался, что жандармы затеяли какую-то непонятную игру с группой Арона, но не сильно насторожился, так как знал, чтобы ни случилось, его не тронут. Вот только его неприкосновенность не касалась покушения на царя, здесь, кто бы ни был, участник или соучастник, одно наказание – виселица, и Кукушкин это хорошо понимал. Он уже был готов бежать из города, но стоило ему услышать о награде в 25 000 рублей, он вдруг понял, каким образом сможет заработать себе деньги на первое время. Напрямую предать Арона он опасался, во-первых, знал, что если о его предательстве узнает воровской мир, ему не жить, а во-вторых, вместо награды он мог угодить на виселицу за прямую связь с Ароном, а вот жандармов можно было взять на испуг и сорвать с них куш.

«Их сейчас страх за горло взял, поэтому и дергаться не будут! Заплатят, никуда не денутся – жизнь дороже. Вот только времени у меня нет. Могут подобраться ко мне в любой момент! Хм! Но если исчезнут Хлыст и Пролаза, то до меня ни одна полицейская сука не докопается».

Первым, найдя Хлыста, Кукушкин напоил, а затем убил его, а вот с Пролазой у него так не получилось. Найти его не составило проблем, только тот вдруг оказался под плотным наблюдением полиции. Какое-то время Бурлак разрывался между жадностью и здравым смыслом, но жадность, в конце концов, победила, и стукач позвонил ротмистру по телефону, который был дан ему в свое время для экстренных сообщений. Сразу про деньги своему куратору он говорить не стал, а вместо этого закинул наживку, сказав, что знает о местонахождении Арона, чем перепугал Неволяева до полусмерти, который наполовину знал, а наполовину догадывался о своем участии в покушении на императора.

Еще когда задумывалась комбинация подполковником Мерзлякиным, тот счел нужным посвятить ротмистра в кое-какие детали, при этом обещав последнему, если все пройдет хорошо, то тот не только получит хорошие деньги, но и будет представлен к следующему чину. Когда он узнал о покушении, то бросился к своему начальнику и тот подтвердил самые худшие подозрения ротмистра, при этом пригрозив ему за отступничество виселицей, как пособнику царских убийц, а затем успокоил, сказав, что на группу Арона официальных документов в жандармской картотеке нет. Несмотря на это, несколько дней у Неволяева в голове стоял туман под названием страх, и только он начал рассеиваться, как позвонил Кукушкин. Звонок Бурлака еще больше подстегнул страх преступников в жандармской форме, но, в какой-то мере, и порадовал. Теперь них появился шанс оборвать единственную ниточку, связывающую их с боевиками Арона.

Именно с этой мыслью и револьвером в кармане пришел ротмистр в условленное место, но вместо информатора он обнаружил записку, в которой было написано: пятнадцать тысяч рублей, или в жандармское управление придет письмо с подробным описанием, как было организовано покушение на государя. Срок – один день.

Ротмистр вдруг почувствовал, как его шею обвила веревка. Стало душно. Рука рванула ворот мундира, но это не помогло – призрачная петля все сильнее сжимала его горло. Его прошиб холодный пот, в глазах потемнело, сердце, словно сумасшедшее, заколотило в грудную клетку. Спустя несколько минут ему немного стало легче, но только физически, так как разум его продолжал находиться на грани панического ужаса. Отдать требуемую сумму было не проблемой, но кто даст гарантию, что Бурлак, получив деньги, не отправит письмо. Упустить такой случай, чтобы убрать человека, который тебя держит за горло… Неволяев, будучи с ним одной подлой породы, прекрасно это сознавал, и случись ему оказаться на месте стукача, он бы так и поступил. Но это была только одна сторона дела. Другой стороной был его начальник. Ротмистр не сомневался, что стоит подполковнику узнать про шантаж, как Неволяев сразу станет кандидатом в покойники, так как тот не остановится ни перед чем, если почувствует, что над его жизнью нависла опасность.

Оказавшись между двух огней, Неволяев понял, что у него оставался только один выход: закончить жизнь самоубийством. Вот только эта мысль ему не просто не нравилась, она внушала ужас. Пошатываясь, он побрел по улице, ничего не видя перед собой. Состояние животного страха настолько сковало его, что сейчас в голове перекатывалась только одна мысль: жить! Жить во что бы то ни стало! Жить!

Прошло какое-то время, и он словно очнулся. Оглянулся по сторонам. Перила. Мост. Вода. Как он попал сюда, ротмистр даже не мог вспомнить, но дикий, животный страх, сковавший его разум и сердце, отступил. Какое-то время он просто осознавал, что жив, над головой светит солнце, а в канале плещется вода. Пусть страх не отступил полностью, но в голове уже началась лихорадочная работа в поисках выхода.

«Мерзавцы! Подлые ничтожества! Вы меня предать собрались, жизни лишить?! Нет! Я так просто не дамся! Я вас сам… – и неожиданно его подлая натура нашла выход там, где нормальный человек и не подумал искать. – Предать… Боже! Как я сразу об этом не подумал. Они ищут, а я… им помогу. Ведь они еще не нашли Арона, а я приду к генерал-майору Мартынову и все расскажу! Про Мерзлякина, сволочь старую, расскажу! Про Кукушкина! Потом буду умолять его! Скажу, что осознал! Он должен поверить! Идти надо немедля! Прямо сейчас!»

Ротмистр огляделся по сторонам, определил направление и быстро зашагал в направлении Главного жандармского управления. Его пытались не пропустить, но Неволяев, понимая, что счет его жизни, возможно, уже определяют не дни, а часы, чуть ли не силой прорвался в кабинет Мартынова. Какое-то время тот слушал его сбивчивые объяснения, а когда понял, что перед ним один из заговорщиков, отдал приказ замолчать, после чего вызвал офицера-стенографиста. Неволяев, несмотря на подступающий к горлу страх, рассказывая о своем участии в заговоре, старался представить себя наивным офицером, который из-за большой веры в своего начальника был им сознательно введен в заблуждение. После того, как была закончена исповедь, каждый лист показаний был подписан, а стенографист отослан, генерал-майор какое-то время смотрел на поникшего, теперь уже двойного, предателя, сидящего перед ним, и как ни старался, все не мог изгнать из себя чувства гадливости. Он не имел ни капли жалости к этому человеку и, наверно, если не с радостью, то с немалым удовлетворением, увидел бы его на эшафоте, но не признать своевременности прихода и важности сказанного не мог.

– Вы вовремя пришли ко мне и тем самым, думаю, спасли себе жизнь, но при этом, даже если действовали бездумно, согласно приказам своего начальства, полного прощения не ждите. Со своей стороны, могу обещать: сделаю все, что в моих силах, чтобы вам сохранили жизнь. Мне думается, что для вас сейчас это самое главное. Теперь перейдем к делу. Вы прямо сейчас поедете и скажете Мерзлякину, что убили Бурлака. Пусть успокоится. Теперь по поводу информатора. Сегодня вечером пойдете в условленное место и положите ему записку, в которой напишете, что согласны на его условия. Теперь идите!