Потерпевшим крушение оставалось пройти почти три тысячи миль. Их мучили голод и жажда. Их лодки дали течь. Но выход все еще оставался. На третьей неделе путешествия они прошли мимо Островов Общества. Если бы они взяли курс на запад и держались семнадцати градусов южной широты, то всего через неделю могли бы высадиться на Таити. Еще меньше времени занял бы путь до островов архипелага Туамоту. Вельботы шли бы с попутным ветром, и волны уже не били бы в борта так жестоко. Но, несмотря на все многочисленные неудачи, несмотря на все перенесенные страдания, Поллард, Чейз и Джой все так же держались первоначального плана. И Никерсон никак не мог понять почему.

«Это было либо глубочайшее невежество, либо преступная непредусмотрительность, стоившая жизни многим прекрасным морякам». Перенесенные страдания только укрепили решимость капитана и его помощников. Они должны были «достигнуть побережья» или умереть.

Четырьмя годами ранее, в тысяча восемьсот шестнадцатом, французский корабль «Медуза» налетел на банку неподалеку от западного побережья Африки. Судно перевозило колонистов из Сенегала, и скоро стало ясно, что лодок для всех недостаточно. Экипаж на скорую руку сколотил плот, использовав палубу и обшивку судна. Сначала капитан и офицеры, командовавшие лодками, начали буксировать плот. Но прошло совсем немного времени, и они решили обрезать буксировочный трос, оставив пассажиров на волю судьбы. На плоту находилось свыше ста пятидесяти человек и всего несколько бочек вина. В считаные часы он превратился в ад. Первая драка вспыхнула между пьяными солдатами и несколько более уравновешенными, но такими же отчаянными поселенцами. Две недели спустя, когда впередсмотрящий брига «Аргус» заметил плот, в живых там оставалось всего пятнадцать человек.

История «Медузы» стала мировой сенсацией. Двое из оставшихся в живых написали воспоминания, которые вдохновили Теодора Жерико на создание монументального полотна. В 1818 году воспоминания были переведены на английский и стали бестселлером. Но вне зависимости от того, знал экипаж «Эссекса» о судьбе «Медузы» или нет, каждый понимал, к чему может привести нарушение дисциплины. Девятого декабря в одиннадцать ночи они потеряли лодку Полларда. Люди на двух других лодках не представляли, что будут делать без своих компаньонов, но, сколько бы они ни кричали, ответа не было. Чейз и Джой устроили совет. Оба знали уговор: если одна из лодок потерялась, остальные две должны следовать прежним курсом и не пытаться искать пропавшую команду. «Но мы решили предпринять кое-что, – вспоминал Чейз, – и если бы наша попытка не дала немедленного результата, мы тут же двинулись бы дальше».

Чейз и Джой убрали паруса и принялись ждать. Минуты тянулись мучительно долго, Чейз зарядил пистолет и выстрелил. Ответа не было. Лишь спустя два часа командиры обеих лодок решили вновь поднять паруса, смирившись с тем, что не увидят больше ни капитана, ни его экипаж. Но на следующее утро милях в двух впереди кто-то заметил парус. Чейз и Джой немедленно поменяли курс, и три команды вскоре воссоединились. В который раз их судьбы, по словам Чейза, «невольно пересеклись». Именно в этот, восемнадцатый день путешествия голод и жажда стали особенно невыносимы. Даже Чейз, стоически переживавший все лишения, признавался, что «испытывал желание нарушить уговор и вскрыть запасы». Но тронуть их было равносильно смертному приговору. «Стоило немного подумать, чтобы понять, как глупо и бессмысленно было тратить еду. Все, что нам оставалось, – печальное удовлетворение собственной выдержкой».

Просто чтобы быть уверенным, что никто не таскает еду тайком, Чейз перепрятал всю еду в свой сундук. Засыпая, он клал на него руку или ногу. Еще он держал рядом заряженный пистолет. Для квакера из Нантакета это была небывалая демонстрация силы. Никерсону казалось, что первый помощник готов был защищать провиант «ценою собственной жизни». Чейз решил, что, если кто-нибудь захочет оспорить установленную норму, он скорее разломит и отдаст всем собственную галету, чем пустит их к запасам. Он готов был даже на такие «убийственные» жертвы.

Тем днем шлюпки окружила стая летучих рыб. Четыре рыбины прыгнули прямо в руки матросов с лодки Чейза. Одна шлепнулась на ноги Чейзу, и, не думая, он тут же сожрал ее целиком, с чешуей и всем прочим. Пока остальной экипаж дрался за три оставшиеся рыбины, Чейз вдруг понял, что впервые с момента крушения «Эссекса» смеется над «отчаянными попытками пятерых моих товарищей заполучить себе рыбину». Первый помощник еще мог настаивать на дисциплине, когда дело касалось рыбы и воды, но когда добыча валилась на них прямо с неба, каждый был сам за себя.

На следующий день ветер стих практически полностью, и Чейз предложил съесть вторую черепаху. Как одиннадцатью днями ранее, «обильная трапеза насытила нас и привела в хорошее расположение духа». Все три следующих дня ветер оставался слабым. Стало жарко, и люди томились под ярким солнцем. «Не было никакой возможности укрыться от палящего солнца, – писал Никерсон, – наши страдания стали совсем невыносимы, а крохотной порции воды едва хватало для поддержания жизни».

В среду тринадцатого декабря вдруг подул северный ветер и «принес некоторое облегчение». Теперь они снова могли держать курс прямо к берегам Южной Америки. В полдень китобои сориентировались по солнцу и выяснили, что достигли двадцати одного градуса южной широты. Они оказались, по крайней мере, на пять градусов, или на триста морских миль, ниже тех ветров, которые должны были гнать их на юго-восток. Но капитан и его помощники предпочитали верить, что им «удалось уйти из зоны пассатов, и теперь с попутными ветрами они достигнут земли раньше, чем ожидали».

Однако, когда на следующий день северный бриз стих, их разочарованию не было предела: «Увы! Все наши надежды испарились как сон, а нас ждало тяжелое пробуждение». После трехдневного штиля мрачные мысли стали еще черней. Солнце пекло и слепило глаза. «Погода, внезапное крушение надежд, подавленное настроение – все это вновь наполнило души мрачными предчувствиями».

К четырнадцатому декабря, на двадцать третий день после крушения «Эссекса», они стремительно приближались к точке невозврата и по-прежнему стояли в штиле за сотни миль до цели. Теперь, если они все еще надеялись достичь побережья, им уже не стоило рассчитывать на шестьдесят дней. Чейз объявил своему экипажу, что урезает ежедневную порцию вполовину, до трех унций галет. Он внимательно смотрел на свою команду, боясь неповиновения. «Но никто не возразил на это условие, – писал Чейз, – все смирились с суровой необходимостью, проявив замечательную силу духа и сдержанность». Однако, даже рискуя остаться без пресной воды, Чейз не мог урезать ежедневную порцию в полпинты. «Жажда становилась страшнее голода, – писал он, – и даже такого количества воды едва хватало, чтоб хоть ненадолго смочить губы».

В 1906 году У. Дж. Макги, директор музея в Сент-Луисе, опубликовал одно из самых детальных исследований о разрушительной силе обезвоживания. Исследование Макги описывало то, что случилось с Пабло Валенсио, сорокалетним моряком, подавшимся в старатели. Семь суток он провел в пустыне Аризоны без капли воды. Все, что он пил в эти дни, – немного жидкости, извлеченной из скорпиона, да собственная моча. Экипаж «Эссекса» был уже на полпути к подобным крайностям. «Ничто не могло облегчить жажду», – вспоминал Чейз. Они знали, что от морской воды им станет только хуже, и все равно некоторые набирали ее в рот, надеясь, что так их тело получит хоть немного жидкости. От этого жажда становилась лишь сильнее. Как и Валенсио, они пили собственную мочу. «Наши страдания во время штиля, – писал Чейз, – почти лишили нас веры».