– Этого не будет, – сказал Боков. Кораблев понял, что игра проиграна.

– Ты об этом пожалеешь, – сказал он.

Боков усмехнулся:

– И что ты сделаешь?

– Увидишь.

Боков наклонился к нему, и Кораблев непроизвольно отстранился.

– Еще раз говорю: появишься в поле зрения моего сына – я тебя убью.

– Это мой сын, – упрямо сказал Кораблев.

– Теперь нет, – сказал Боков и повернулся к машине.

– Думаешь, у тебя сила, так ты и прав?

Боков обернулся. И снова подошел к Кораблеву.

– Ты знаешь, что менты считают, что ты убийца?

– Они так не считают. Я разговаривал с Пшеницыным. Это сплетня, которую придумала Пергамент. Следствие не рассматривает эту версию.

– Я бы на твоем месте не был так уверен. Им нужен козел отпущения. И этим козлом будешь ты. Согласись, ты для этого подходишь.

– Почему?

– Ты только что устроил похищение ребенка на глазах у всего поселка.

– Я не…

– Кораблев, ты сядешь, понял? Если будешь рыпаться, я сделаю так, что ты сядешь. Но есть другой вариант.

– Какой?

– Ты уедешь из поселка.

– Куда?

– На кудыкины горы. Куда угодно. Прямо сейчас. Не заходя домой. Я дам тебе денег.

Боков сунул руку в карман и достал толстую долларовую котлету, перетянутую резинкой.

– Здесь тебе хватит на первое время.

Кораблев посмотрел на деньги.

– Хочешь купить моего сына?

Боков нетерпеливо тряхнул деньгами перед лицом Кораблева.

– Идиот. Я давно купил и твоего сына, и твою жену. Сейчас я твою жизнь хочу купить.

Кораблев покачал головой.

– Я никуда не уеду.

Боков убрал деньги в карман.

– Ходи теперь, оглядывайся, Кораблев.

Боков ушел в машину. Джип загудел, развернулся и уехал. Кораблев пытался разглядеть Тутусика сквозь тонированное стекло, но у него не получилось.

После бани Пшеницын отправился прямиком в райотдел, поднялся к Соловьеву и сказал, что склонен доверять версии Людмилы Ивановны, что Кораблев имеет отношение к исчезновению Нины Шаровой. Соловьев слушал внимательно, не перебивая. Пшеницын понимал, что не имеет права проколоться, и старался выдать как можно больше деталей, которые придали бы его рассказу правдоподобия.

Он честно рассказал, что проспал утром, что Зуев стрелял в него и что он встретил Алексея Зуева в сарайках. По его словам, младший Зуев рассказал, что Кораблев приставал к Нине после уроков.

– Что значит – приставал? – уточнил Соловьев.

– Не знаю точно, – признался Пшеницын. – Кажется, пытался то ли пригласить ее домой, то ли затащить силком.

– А почему она никому об этом не сказала?

– Боялась пересудов.

– Да, на это дело наши бабоньки горазды. Языком почесать по любому поводу – это их хлебом не корми.

– Вроде накануне похищения у нее снова был с ним разговор. И снова он настаивал на том, чтобы она зашла к нему в гости.

– Ты записал его показания?

– Нет.

– Почему?

– Он несовершеннолетний. Он может давать показания только в присутствии родителей. Я решил, пусть Зуев-старший хотя бы немного протрезвеет, а мы пока присмотрим за Кораблевым.

– Все правильно, – согласился Соловьев. – А где сейчас Кораблев?

– Не знаю. Наверное, дома.

– Сходи и проверь. Потом отправляйся к Зуеву, возьми показания у мальчика, и Кораблева нужно брать.

– А может быть, сделать умнее?

– Это как?

– Дать понять Кораблеву, что он действительно под подозрением, и заставить его перепрятать тело Нины? И проследить за ним?

– Рискованно. Может сбежать.

– Но пока нет тела, доказать его вину будет трудновато.

– Если он сам не признается.

– Э, – хмыкнул Пшеницын, – он не признается.

– Это смотря как с ним работать. Признание – задача техническая.

– Я понял.

– Тогда выполняй. Закончим это дело сегодня.

– Слушаюсь.

– Ты не согласен? – Соловьев наклонил голову вбок.

– Почему? Я все сделаю, Геннадий Сергеевич.

– Если думаешь, что я не прав, могу поручить это дело кому-то другому.

– Геннадий Сергеевич…

– Ладно, иди работай. Зарабатывай себе старшего сержанта.

Пшеницын вышел из кабинета начальника озадаченным. Нужно было торопиться, а это плохо. Когда торопишься, всегда совершаешь ошибки.

Андрей чувствовал себя елочной игрушкой в деревянной коробочке, которая лежит, обложенная со всех сторон ватой. Он ничего не слышал и не видел.

Мысли его были медленные и тихие. Он опять впал в состояние, близкое к состоянию транса. Его как будто накачали наркотиками. Он находился на грани между сном и явью. Тогда он вряд ли отдавал себе в этом отчет, но позже подумал, что сам направил свое сознание туда, в небытие, чтобы спрятаться от пронизывающего взгляда Лупоглазого.

Он не сомневался, что тот придет снова. Более того, он теперь никуда не уйдет. Он был здесь, рядом с ним. И так теперь будет всегда.

Скрипнула дверь. Андрей не пошевелился.

– Здравствуйте!

Это не был Лупоглазый. Андрей никогда не слышал его голос, но он не мог быть таким. Тихим. Виноватым. Человеческим.

– Вы ведь журналист?

Андрей начал чувствовать неловкость. Как будто надел штаны задом наперед. Он повернулся и посмотрел на человека у двери. Молодой светловолосый человек в очках. В руке он держал красную спортивную сумку.

– Что вам нужно?

– Я хочу вам кое-что рассказать.

– Кто вы такой?

– Моя фамилия Кораблев. Меня зовут Николай. Я учитель географии.

У Андрея не было сил сказать, чтобы он убирался ко всем чертям. Кораблев принял его молчание за знак согласия, сел на кровать у противоположной стены и стал рассказывать.

Он говорил долго. Часа два. История, которую он рассказал, была путаной и не очень интересной. Главными героями ее были интриганка-завуч со смешной фамилией Пергамент и местный бизнесмен Боков, которые, то ли сговорившись, то ли по собственной инициативе решили испортить Кораблеву жизнь.