– Чтобы не сгорела, – объяснил человек Ситникову.

Ситников посмотрел на зияющее окно.

– Значит, журналист там.

Кораблев провел рукой по груди и вдруг оттолкнул Ситникова.

– Я должен вернуться.

– С ума сошел? Там сейчас все рухнет.

– Лестницу! Дайте мне лестницу!

Кораблев бросился в темноту. Он догнал человека, который нес лестницу, схватил за перекладину и потянул на себя.

– Руки убери, – сердито сказал человек. – Моя лестница. Я ее первый взял.

Кораблев дернул лестницу на себя так сильно, что человек упал на землю и заорал:

– Держи его! Он лестницу украл!

Кораблев подтащил лестницу к гостинице и приставил ее к стене рядом с разбитым окном. Ситников стоял рядом. Кто-то подошел к нему.

– Сгорит, остановите его!

– Пусть лезет, – сказал Ситников.

Кораблев быстро поднялся и залез в окно. Он пробежал по коридору прямо навстречу пламени, которое охватило уже почти все здание. Дым попал в легкие и разрывал их изнутри. К горлу подкатывала тошнота.

Кораблев вбежал в номер. Огляделся. Нет, номер не тот. Он выбежал и кинулся прямо в огонь. Отмахнулся от языка пламени, который как будто пытался схватить его за руку, и вошел в дверь следующего номера. Его красная сумка лежала на полу рядом с кроватью.

Кораблев сделал шаг к сумке и споткнулся о тело. Это был Андрей Розанов. Он корчился и сипел. Кораблев перегнулся через него и взял свою сумку. Закинул ее через голову на плечо и посмотрел на Андрея. Глаза журналиста закатились, язык вывалился изо рта. Он умирал.

Ситников смотрел в чернеющее окно и что-то бормотал про себя.

– Отойдите, сейчас рухнет, – сказал кто-то из темноты.

– Сейчас, еще немного. Он успеет.

– Там уже все сгорело. Отойдите, вас тоже может зацепить.

– Ничего, ничего.

Ситников облизывал пересохшие губы и смотрел в черный провал окна, как будто от его пристального взгляда что-то зависело.

Кораблев схватил Андрея за руку и потянул вверх. Журналист был тяжелый и никак не пытался ему помочь. Он был в отключке. Кораблев схватил его за две руки и потащил за собой. Он вышел спиной вперед из номера и сразу оказался посреди огненного водоворота.

Где-то в глубине здания послышался страшный вой. Люди, которые стояли и смотрели на пожар, вздрогнули. Здание наклонилось и стало заваливаться. Ситников, бывший как раз с той стороны, куда начало заваливаться, отступил на пару шагов, но продолжал смотреть в окно. И вдруг увидел, как в окне что-то мелькнуло.

– Вот они! – радостно заорал Ситников и кинулся вперед.

Он взбежал по лестнице и подхватил Андрея из рук Кораблева. У Кораблева были красное обожженное лицо и безумные, бешеные глаза. Они вместе снесли Андрея вниз, и тут же из темноты появились десятки рук, которые утащили журналиста в темноту.

Через секунду горящее здание обрушилось. В небо взметнулся поток искр. Все, кто стоял вокруг гостиницы, невольно залюбовались страшным зрелищем. Все, кроме Кораблева. Он стоял на коленях и шарил в своей сумке. На лице его было выражение сильнейшей тревоги. Наконец он нашел то, что искал, вытащил руку из сумки и разжал ее. На ладони лежали золотые часы «Ролекс».

У местной милиции выдалась тревожная ночь. Соловьев прибыл на место пожара одним из первых, когда огонь еще не охватил все здание. Он быстро определил место, откуда началось возгорание, обошел гостиницу и стал осматривать землю при неровном свете пламени. На крики вокруг и треск огня он не обращал внимания. К сожалению, найти какие-то следы в траве было невозможно. Но Соловьев продолжал искать.

Его усилия оказались вознаграждены. Он нашел пустую канистру. Она была открыта, крышка валялась рядом. Соловьев поднял крышку и понюхал. Определенно в канистре был бензин. Итак, это был не просто пожар. Это был поджог.

Наскоро допрошенный Ситников показал, что сегодня днем внезапно сработала пожарная сигнализация. Сработала без всякого повода. Ситников решил, что сигнализация сломалась, и отключил ее. Все это только подтверждало версию о поджоге.

Кораблева и Андрея осмотрел врач. Все было не так плохо. У Андрея было легкое отравление угарным газом, у Кораблева – ожог щеки.

– До свадьбы заживет, – сказал врач и отказался их госпитализировать. Сослался на то, что в райбольнице нет свободных коек. Кораблев предложил журналисту переночевать у него. Андрей пожал плечами и согласился.

«Нива» Андрея почему-то не заводилась, несмотря на все усилия. Он оставил машину возле пожарища. Вместе с Кораблевым они шли по ночному поселку, слушали доносившиеся со стороны гостиницы крики и команды. Где-то рядом за деревьями по трассе промчалась фура, и снова стало тихо.

Все, что только что произошло, казалось таким далеким, как будто случилось в прошлой жизни.

Дом Кораблева оказался совсем рядом. Он занимал половину двухквартирного дома с небольшим, в две сотки, приусадебным участком. Рядом с домом стояли качели – два столба, перекладина и автомобильное колесо, подвешенное на цепях.

Кораблев и Андрей вошли в дом. Кораблев включил свет на кухне и поставил чайник. Андрей умыл лицо и руки под рукомойником и сел у печки.

– Ты один живешь?

– Да, я же говорил. Жена ушла.

Андрей не знал, что еще спросить. Спать не хотелось. Кораблев заварил чай и поставил перед Андреем железную кружку. На кружке был нарисован российский флаг и было написано «Ельцин – наш президент».

– Может, чего покрепче?

Андрей покачал головой. Он взял кружку и глотнул чаю. И тут Кораблев задал вопрос, которого Андрей никак не ждал.

– Ты никогда не мечтал быть писателем?

Андрей усмехнулся:

– Я и так журналист.

– Это другое. А писателем? Настоящим. Как Лев Толстой. Или Александр Дюма.

– Я об этом никогда не задумывался, – соврал Андрей.

На самом деле, конечно, как и всякий журналист, он всегда думал о том, чтобы стать писателем. Правда, думал он об этом так: когда-нибудь он станет писателем. Он не очень представлял, что именно он напишет. Может быть, это будет книга очерков. Может, мемуары. Или документальное расследование. А может быть, чем черт не шутит, и роман.

– Я хочу стать писателем, – сказал Кораблев. – Я не хочу всю жизнь просидеть в школе.

– Надо писать, – сказал Андрей.

– Я и пишу.

Андрей понимал, что сейчас он должен попросить что-то почитать. Кораблев принесет ему ворох рукописей. Он должен будет остаток ночи провести, читая какую-нибудь графоманскую муть, а потом, пряча глаза, говорить бедняге, что нужно еще подучиться, больше читать классиков и больше практиковаться.