Однако сегодня, спустя неделю, я была полна решимости вернуться в Дебники и повидаться с ней. Я рано ушла и тихо проскочила по лестнице, не желая будить Анну-Люсию. Я добралась до берега реки и направилась к мосту. Тротуар заполонили люди, и я пыталась лавировать между неспешно двигающимися бабчами и матерями с кучей свертков в руках и орущими детьми на буксире. Небо на западе потемнело, накатила плотная пелена облаков, неожиданно затмив солнце. В такое приятное утро мне не пришла в голову мысль захватить с собой зонтик.

Когда я добралась до середины моста, поток идущих людей внезапно остановился. Мужчина передо мной так резко встал, что я налетела на него.

– Пшепрашам, – сказала я, извиняясь. Он не ответил и не пошевелился, но продолжил жевать кончик своей сигары. Я увидела, что мост не просто был переполнен, но и заблокирован. Полиция забаррикадировала мост в середине, не позволяя никому входить или выходить из Дебников.

– Что происходит? – спросила я мужчину, на которого натолкнулась. Я подумала, не устроила ли полиция внезапный контрольно-пропускной пункт, как они часто делали, чтобы проверить Кеннкартен. У меня были специальные марки в документы, приобретенные Анной-Люсией у своих немецких друзей, которые предоставляли бесплатный проезд по городу, так что они не стали бы придираться ко мне. Но прохождение таких КПП могло занять несколько часов, и я не хотела опаздывать к Сэди. Небо стало темно-серым, словно сейчас сумерки, а не полдень. Издалека донесся гулкий раскат грома.

– Актион, – ответил он, не оглядываясь.

– Здесь? – Я сжалась от страха. Я думала, что массовые аресты происходили только в еврейских кварталах.

Он вынул сигару изо рта.

– Да, в гетто в Подгуже, в соседнем районе.

– Я знаю, но в гетто уже никого нет.

– Вот именно. – В его голосе чувствовалось раздражение, будто я говорю об очевидных вещах. – Они ищут сбежавших. Евреи прячутся.

Когда я услышала это, мне стало тревожно за Сэди. Полиция оцепила район вокруг канализации, разыскивая избежавших ареста евреев. Я протиснулась вперед сквозь толпу. Дальше на улице я увидела, что немецкие военные и полицейские машины окружили со всех четырех сторон Дебницкий рынок. Там же стоял одинокий грузовик, в другое время я бы решила, что он привез скот на рынок. Странно, но теперь в кузове стояли скамейки, где могли сидеть люди. Полиция прочесывала окрестности, переходя от дома к дому и от лавки к лавке со своими ужасными собаками, пытаясь вынюхать тех, кто скрывался. Мое тело покрылось холодным потом. Разумеется, они обыщут канализацию и найдут Сэди и остальных. Расстроенная, я огляделась, прикидывая, есть ли другой способ пересечь реку, чтобы добраться до Сэди и предупредить ее. Но толпа сбоку и сзади не давала мне пошевелиться.

Внезапный крик пронесся сквозь толпу на мосте, зазвенев над выкриками немцев и лаем собак. С ближней к мосту улицы полиция вытащила из здания женщину лет двадцати с небольшим. Подол ее некогда модной юбки А-силуэта был порван, а блузка испачкана. На верхнем рукаве была завязана лента с голубой шестиконечной звездой. По ее одежде и спутанным волосам я поняла, что она пряталась в каком-то грязном месте. На секунду я задумалась, укрывалась ли эта женщина вместе с Сэди? Но женщина не была не такой мокрой и грязной, как если бы вышла из канализации.

В руках у женщины было двое детей, в одной – младенец, в другой – ребенок двух-трех лет. Она не сопротивлялась полицейским, когда те вели ее к кузову ожидавшего их грузовика. Но когда она приблизилась к машине, один из немцев попытался забрать у нее детей. Женщина отступила назад, отказываясь выпускать их из рук. Немец заговорил с ней тихим голосом, и я ничего не расслышала, но представила, как он объясняет ей, почему дети должны ехать отдельно – объяснение, которому не поверит ни один здравомыслящий человек. Он снова потянулся к детям, но женщина помотала головой и отстранилась. Немец повысил голос, приказывая ей подчиниться приказу.

– Нет, пожалуйста, нет! – умоляла женщина, отчаянно цепляясь за своих детей. Она вырвалась от него и побежала к мосту.

Но мост был забит людьми и забаррикадирован полицией. Женщине некуда было бежать. Один из немцев вытащил пистолет и направил на нее. «Стоять!» Вокруг меня раздался всеобщий зрительский вздох.

– Нет! – истошно закричала я. Пуля могла убить не только женщину, но и детей. Я молилась, чтобы она остановилась и поступила так, как велел ей немец.

– Ш-ш-ш, – зашипел на меня мужчина передо мной. Он уронил сигару, и теперь она, раздавленная, тлела на мосту. – Ты ничего не изменишь. Из-за тебя нас всех убьют. – Этот человек беспокоился не о моей безопасности, а о своей собственной. Немецкие репрессии против польской общины были стремительными и жестокими, десятки людей могли убить за единственный акт протеста или неповиновения.

Женщина продолжала бежать к мосту. С детьми в руках она двигалась медленно и неуклюже, как скрывающийся раненый зверь. Раздался выстрел, и несколько человек рядом со мной пригнулись, будто целились в них. Женщина был жива. Был ли это предупредительный выстрел или он на самом деле промахнулся? Толпа вокруг меня стояла молча, загипнотизированная жутким зрелищем. Женщина бежала к мосту. Затем, увидев, что путь впереди прегражден баррикадами и толпой, она повернулась к пролету моста и начала лезть через него. Немец снова прицелился, и по выражению его лица я поняла, на этот раз он не промахнется. Женщина не оглянулась, но без колебаний бросилась с пролета вместе со своими детьми. Толпа разом охнула, раздался тошнотворный глухой удар, когда женщина с детьми рухнули в воду глубиной несколько метров.

На минуту я задумалась, побегут ли за ними немцы и полиция. По-видимому, удовлетворенные тем, что женщина и ее дети погибли при прыжке, немцы развернулись и толпа стала расходиться. Однако баррикады остались, а также несколько сотрудников полиции – они проверяли документы на импровизированном КПП, не позволяя пройти по мосту. Я понимала, что сегодня не увижу Сэди. Даже если я смогла бы перебраться через мост, подходить к решетке будет рискованно. Я понуро побрела домой. Когда я снова пересекла центр города, густые капли дождя полились на брусчатку, наполняя воздух старым, землистым запахом. Пешеходы и покупатели засеменили домой под зонтиками морем качающихся черных грибов. Мои волосы и платье намокли, но я была так потрясена увиденным, что едва заметила. Я представила себе женщину и ее детей, как они прыгают с моста. Погибли ли они при ударе или утонули? Где-то в глубине души я представляла, как они плывут в безопасное место и выходят из реки на свободу на другом берегу. Но правда заключалась в том, что сегодня средь бела дня, женщина только что убила себя и своих детей на моих глазах, чтобы не разлучаться с ними. И я вместе с десятками других людей стояла рядом и наблюдала.

Неудачная поездка к Сэди заняла больше времени, чем я думала, и я вернулась домой только к полудню. Анна-Люсия снова организовала застолье, но на этот воскресный обед собралось меньше народу. В то утро я пропустила завтрак, торопясь к Сэди, и когда я представила себе шведский стол с мясом и сыром, у меня потекли слюнки. Но я скорее съем кусок грязи, чем присоединюсь к ним.