А чего я психую-то?

А! Просто меня все-таки заставили думать о… не очень добром и совершенно не светлом. Прав старый еврей, тысячу раз прав.

– Ви поняли, мой юный друг, кого вам надо искать?

– Теперь уж трудно не понять, – беспомощно огрызнулся я.

Все просто.

Урода нам нужно искать. Одноглазого человекообразного урода.

Которого условно так и будем называть…

Шайтаном.

– Витя! Ты стал воровать?

Блин. Вот откуда берется этот кошмарный мусор юношеского максимализма в мозгах взрослой тридцатилетней женщины?

Ну да, не буду спорить, симпатичный блокнотик, миниатюрный, с твердой лакированной обложкой и малюсенькой шариковой ручкой, вставляющейся в особые петельки у переплета. Ирина подарила. Точнее… вынуждена была подарить, когда кое-что проспорила.

Только почему же сразу «воровать»?

– У кого ты украл ЭТУ ВЕЩЬ?

Может быть, психануть и обидеться?

А что, имею право. Разве я давал когда-нибудь повод для этаких подозрений? Меня за руку ловили? Не слабо так, «украл»! Не хватает только одиозного «highly likely» в стиле лживых британцев – «весьма вероятно» и… в принципе, доказательств уже и не нужно особо…

Сейчас вот как закачу благородную истерику, засучу ножками да замашу ручками. Будете знать! Только ведь напрасными будут усилия – маму не переделать. У нее железный и проверенный жизнью принцип «всегда быть готовой к самому что ни на есть худшему». Все предположения, прогнозы и догадки от максимального минуса.

А что может быть хуже сына-вора?

– Почему это сразу же «украл»? Подарили…

«Не верблюд я, поверьте!» – примерно так это звучит.

Где, черт побери, набившая оскомину презумпция невиновности? Где мои права на честное и непредвзятое судилище? Как же тошно, когда ты реально прав, а в силу независящих от тебя обстоятельств приходится тухло и позорно оправдываться. Заведомо проигрышная позиция. Игра в одни ворота. При отсутствии вторых…

– Кто это у тебя такие подарки кому попало раздаривает?

«Кому попало»! Складывается у меня такое впечатление, джентльмены, что нас тут реально обидеть хотят.

Я вздохнул и взял себя в руки.

– Мама! Ну чего особенного в этом блокнотике? Обыкновенная канцелярщина. Тупая причем. В нем вообще писать неудобно, смотри, бумага глянцевая и шарик в ручке проскальзывает вечно…

Прибью эту Ирину! Джульетта хренова.

«Спорим, что Саныч меня в жизни никогда в кино не пригласит». И этот, Ромео недоделанный! Пока я ему не соорудил… банальную подставу, так храбрости и не набрался. И это – боевой опер!

– Что ты мне голову морочишь? Быстро говори, где ты эту дрянь заграничную взял?

А! Вон оно что!

Так это же происки проклятого буржуинства!

Мама хоть и не член партии, но комсомолкой в свое время была более чем активной. Комсомолка, отличница, спортсменка – с нее писали. Но пасаран! Не пройдут никуда эти мерзавцы! И пускай даже не думают протягивать свои вражьи щупальца к беззащитному ребенку! На лету поотгрызаем.

– Этот блокнотик, мама, не заграничный, – стал терпеливо я лепить собственное алиби. – Этот блокнотик белорусского производства: гляди, на последней страничке напечатано «Гомельдрев». Гомель – это где? Правильно! В СССР. А подарила мне его Ирина, в смысле Ирина Александровна. Та, которая из Дворца пионеров. Тренер по художественной гимнастике. Помнишь?

– За какие такие заслуги подарила? – Мамин напор постепенно слабел, но… «отсутствие у вас судимости – не ваша заслуга, а наша недоработка». – И что-то я таких сувениров в «Союзпечати» не видала. Откуда он у Ирины Александровны?

А и действительно, откуда он у нее? А не шпионка ли она часом? Белорусская…

– А это ей в КГБ вручили, – как ни в чем не бывало заявил я с серьезным выражением лица. – В качестве поощрения. За своевременный и добросовестный «стук» на всех неблагонадежных юных спортсменок из ее секции. Художественная гимнастика, знаешь ли, дело такое. Гибкое. А враг не дремлет…

– Хватит! Хватит языком своим дурным ляпать… куда ни попадя, – грозным полушепотом зачастила мама. – Ты не вздумай это… шуточки свои где-нибудь еще… пошутить. Не дай бог! Совсем голова, что ли, не варит? Это все «Фантомасы» ваши! Да Фанфаны эти… с тюльпанами. Кто вообще такие фильмы у нас в стране разрешает? Черт знает что. С цепи посрывались с этим вашим кино заграничным!

Сказать, что моя мама «совок», – это вообще ничего не сказать.

Она – «совкоэкскаватор». «Совкобульдозер» и «совкосамосвал» в одном обличье. Причем не какой-нибудь обыкновенный самосвал, а… карьерный. БелАЗ стодесятитонный.

Но я этот «суперсовок» люблю.

Люблю, несмотря на всю его «ультрасовковость». А может быть, и благодаря этому. Впрочем, это совершенно разные категории. Любят не за что-то, любят просто так. Не за достоинства, как правило, а именно за недостатки.

И, если честно, мамину «совковость» я за недостаток даже и не считаю. Если бы все мамаши Союза хоть граммулькой были похожи на мою маму, коррупции в девяностых и позже в нашей стране не было бы напрочь. Да что там, развала не произошло бы, потому что не разрешила бы очередная «совковская» мать нашему государственному лидеру плясать под дудку ненавистного и коварного Запада. Такая, как у меня, мама это дело расшифровала бы в два счета! И пару затрещин заблудшему сыночку, да по меченой лысине. О доме, мол, думать надо, в смысле о своем собственном государстве, а не как понравиться очередной раз высокомерным буржуинам из-за океана.

– Я так тебя люблю, мама! – вырвалось у меня. – Ты просто не представляешь, какая ты хорошая.

И обниматься… хотя в нашей семье это особо и не принято. Поэтому мама в шоке. И дар речи куда-то потерян – аж на долгие десять секунд, за которые основная тема разборок странным образом испаряется.

– Ну ладно, ладно. Что за телячьи нежности? – Мама просто изнемогает от неловкости. – Ну, хватит. Подарила так подарила. В школу этот блокнот не носи, пусть дома лежит.

– А как ты его заметила? – неожиданно пришло мне в голову. – Ты в ранце моем, что ли, копалась?

– А почему это мать не может заглянуть в портфель своего сына? Что там за секреты?

Резонно.

Как-то даже язык не поворачивается возразить. Ежели, скажем, загнуть сейчас про свободу индивидуальности и неприкасаемость личного пространства, так это – что марсианину про креветок втирать.

– Ладно, проехали. Слушай, мам, а тебе в детстве в школе про крымских партизан что-нибудь рассказывали? Не помнишь?

– А тебе зачем?