– Да просто… соревнование у нас в классе – кто больше про войну узнает.

– Хорошее соревнование. А ты в библиотеку…

– Да был я уже там. Там все были. И все одинаково про одно и то же лепят. Мне интересно, что у вас было, всего через семь лет после Победы.

Мама задумалась.

– Ты знаешь, а ведь много чего рассказывали. И участники войны были у нас на уроках, и партизаны бывшие, и подпольщики. Только… давно это было. Уже и не вспомнить…

– Ну, мама! Вспомни.

– Господи! Да что ты пристал? Двадцать лет уже прошло.

– А самих выступающих не помнишь? Может быть, особенное что-то…

– Ну, разве что…

– Ну-ну!

– Не «нукай» на мать!

– Угу. Без «ну». Так… «разве что»…

– Разве что запомнилось одно: приходил к нам на урок мужества один бывший подпольщик, рассказывал, как готовили и проводили диверсии против фашистов, как спасали товарищей из гестапо, как наши войска встречали.

– Ну… в смысле… и…

– И… почему я его запомнила – жил он рядом с нами, на Куликах. Я его девчонкой много раз видела около пивной. И еще – сильно пострадал он на войне, вернее, у немцев в тюрьме. Руки у него не было, протез вместо нее, лицо сильно изуродовано. Хоть и носил он бороду, все равно было видно. Губы порваны, зубы все железные, своих после фашистов и не осталось вовсе.

– А как звали его, не запомнила?

– Нет, конечно. Да таких много в то время было. После войны. Тот инвалид просто к нам на урок приходил, ты спросил, я и вспомнила.

– Слушай, а глаза у него целые? В смысле – выбитых не было?

– Глаза? Вроде на месте. Хотя если вставной – я девчонкой могла и не разглядеть. Звери эти фашисты!

– А ты не вспомнишь, внешности он какой был, не восточной случайно?

Мама снова наморщила лоб.

– А ты знаешь, действительно чернявый был дядька! Точно, его, кажется, мужики в пивной «Татарином» и звали.

– Мам, а ты, я гляжу, частенько в пивной зависала, девчонкой-то…

– Я тебе сейчас дам «зависала»! Шуточки твои все. Та пивная – одно название только. Бочка на перекрестке Супруна и Кошевого, там сейчас квас продают, а рядом заборчик из камня, низкий, до пояса. Там мужики и заседали всем скопом. Расстелют газетенки свои, рыбу разложат и точат лясы допоздна. Вот там этот Татарин и крутился все время – кто нальет, а кто и накормит. Много тогда нищих было, даром что воевали…

Ого. Это я от мамы своей слышу? Сильна!

– А он очень старый был? Татарин этот?

– А кто его знает? В то время все старыми выглядели. Понаделала война стариков из мальчишек. А инвалид тот… вроде и не старый особо. Побитый только жизнью…

– А комплекции какой? Здоровый? Хилый?

– Да никакой! Обыкновенной комплекции. Кожа да кости, как и у всех. Не до жиру тогда было.

Разобрало что-то мою родительницу. Режет правду-матку без оглядки на линию официально-причесанной истории Страны Советов, сыплет информацию, не бьющуюся с идеологическим мейнстримом.

– А рост? Роста какого этот дядя был?

– Да что ты пристал? Какая разница тебе? Среднего роста он был. А может быть, и низкого… мне, девчонке, тогда все мужики высокими казались.

– Ну да, ну да.

– Ты вообще уроки сделал уже?

– Мама, я вообще-то с продленки пришел. А она, знаешь ли, для того и придумана, чтобы прилежные дети там домашнюю работу делали.

– А, точно.

– Проверять будешь?

Риск. На продленке я сегодня не был и уроков, разумеется, не сделал.

– Не буду. У вас же проверяют там.

Пронесло.

Впрочем, это было несложно. Как конфетку у ребенка отобрать.

– Тогда еще на один вопрос ответь, пожалуйста, на последний.

– Хорошо, давай.

– А бабушка наша, мама твоя, в то время тоже почтальоном работала?

– Конечно. Как я родилась, она со стройки ушла и пошла почтальоном.

– То есть Татарина этого она, по идее, должна помнить?

– Ну… не знаю. Хотя она на своем участке практически всех знает. А тот наверняка пенсию получал по инвалидности. Стало быть, бабушка и к нему приходила.

– А когда мы к бабушке пойдем?

– По бабушке соскучился? Это хорошо. Еще бы папе твоему… Кхм… соскучиться хоть чуть-чуть. На выходные вроде собирались.

Мне очень нравится замечательный и поучительный роман Тургенева «Отцы и дети». А почему, к примеру, никто не догадался написать «Зятья и тещи»? Поверьте, было бы гораздо интересней! По крайне мере, динамичнее…

– А пошли к бабуле завтра.

– Завтра мне некогда. Сходи сам, ты уже не маленький. Вот уроки закончатся, и иди, я разрешаю.

– А продленка?

– Можешь завтра не ходить. Вообще толку от этой продленки…

– Золотые слова.

– Ладно, не воображай. Посмотрим на следующей неделе, ходить тебе туда или не ходить.

А это, мамочка моя, я сам сманипулирую. Тобой, дорогая, и сманипулирую, благо человек ты убеждаемый и ведомый, хотя и считаешь себя лидером в семье. Просто сам не решил еще насчет продленного дня, не все плюсы и минусы расставил по своим местам.

– А у нас есть что-нибудь про партизан почитать? Хочу что-нибудь выписать себе для… спора нашего школьного.

Как будто я не знаю, что в нашей домашней библиотеке есть, а чего нет.

– Почитать? Мм… А ты давай-ка сам посмотри, не маленький. Стул возьми и глянь там, на верхних полках.

У нас, к слову, военных мемуаров – книжек десять. Целенаправленно закупалось для идеологического воспитания сыновей. Будущих защитников Отечества. На эти книжки сейчас и намек. Мне же нужно сейчас взять любую книжку, засесть с умным видом за письменный стол и под предлогом «выписывания тезисов» героических участников боевых действий… сделать все-таки домашку по русскому.

А по математике заданные упражнения и задачки я пощелкаю завтра на перемене, как делаю это обычно.

Наблатыкался уже.

Блин, пятьдесят два года мужику!

На следующий день у ворот школы я обнаружил лобастый «рафик» «скорой помощи».

Пожилой водитель в синей спецовке задумчиво курил, облокотившись на боковую дверцу машины. Медицинская бригада, я так понял, была внутри здания.

Что там еще?

Как говорилось в известном мультфильме, ну что у нас еще… плохого?