– ты фнаешь фоступок, но не фнаешь побуждающих фричин! Еслифнаешь фричины – не фнаешь, что фювствовал сам челофек и насколько фильно онобманут мраком! Если фнаешь, что фювствовал и как обманут – не фнаешь, может,он уже фто раз пожалел об этом! Со столькими же неизфестными уравнение нерешается – это тебе любой фюрак скажет!

– А я и знать ничего не хочу! И прощать не хочу! –неосторожно брякнула Даф.

– Не хочешь прощать?! Поздравляю! Тогда ты не страж света, апродавщица фарфюмерного магафина!!! – отрезала Шмыгалка и даже голову набоксклонила, заинтересованная, насколько вкусным вышло у нее это выражение.

Дафна отпустила Депресняка. Кот недовольно встряхнулся.Дафне показалось, что кот тоже хочет, чтобы она простила Мефодия. Ну или, вовсяком случае, выслушала.

– Вас не поймешь! – пробормотала она полусердито. – То выхотите, чтобы я вернулась, то чтобы осталась…

– Не пори горяфку! Я хочу не твоих беспорядочных действийкак таковых, филочка моя, а фезультата! Хофю, чтобы ты осталась у сфета, и сфетостался ф тебе! – поправила Шмыгалка. – Чем больше ты набиваешь себя обидками –тем меньше в тебе места для сфета! Свяжись с Мефодием! Не можешь сделать этопервая – пусть фервым это сфелает он!

– Не могу!

– Почему?

– Я разбила телефон! – смущенно призналась Даф.

Эльза Керкинитида заинтересованно вскинула подбородок. Еевысокая прическа дернулась как поплавок.

– Именно фасбила? Не выключила?

– Разбила…

– Ну-ну! А симку, конечно, взяла?

Оказалось, что Дафна взяла не только симку, но дажеаккумулятор и отскочившую панель. Последняя деталь Шмыгалку особеннопорадовала.

– Фот за что я нас люблю! Когда муфина выходит из себя, тохофя бы психует фестно! Девушка же, расколотив телефон, никогда не запудетзабрать симку, положить в сумку расчесочку и пофмотреть на себя ф зеркало, некрасные ли глафки! А раз так, то кому нужен этот нефястный фырк?.. Дафай фюдасвои запчасти!

Проявив техническую смекалку, которой Дафна от нее никак неожидала, Шмыгалка все приладила, и мобильник, к крайнему удивлению Даф,согласился включиться.

– Фот! Теферь сиди и фди, пока он тебе позвонит! И помни –ты ф окопе, а ф окопе не распуфкают флюни!!! Не будь я Эльза Керкинитида ФлораЦахес! Не отдафай Буслаева мраку, особенно теперь, когда они готовятсякофонофать Прасковью! Даже лофадей на фереправе не меняют, не то фтофранителей!

– Ужасно устала от фокусов! Пообщаешься с такими вот ипонимаешь, почему златокрылым выдают нектар за вредность! – сказала Дафна,глядя на зубасто-радостную фотографию Мефа на заставке телефона.

Во многом из-за этой заставки она и шарахнула аппарат обасфальт.

Шмыгалка с шумом выдохнула через нос:

– Знаешь, филочка моя, с тофой не соскучишься! У мефя фетьтоже фыла учительница по музомагии! И она постоянно тфердила мне одну фещь:«Эльфа! Ты стоишь в огромном зале, в полной темноте. Тебе надо пройти стошагов, чтобы щелкнуть выключателем и зажечь свет. Но мрак тебя отвлекает! Онзаставляет тебя то зевать и чесаться от лени, то вертеть головой, то падать напол, то нетерпеливо подпрыгивать, то психовать, то флакать от жалости к сефе,то кидаться бежать в противофоложную сторону и, врезавшись в стену, разбиватьнос. Тебе кажется, что ты сделала чудовищно много, больше всех, что ты выбиласьиз фил. Но ста шагов-то ты не прошла! Даже фять шагов не фрошла!»

Последние слова Эльза Керкинитида Флора Цахес договаривалауже на ходу. Ее длинная прическа-поплавок клевала то в одном углу комнаты, то вдругом. Сунув флейту под мышку, она захватила с собой банку с огурцами и,ободряюще кивнув, исчезла.

* * *

Первый раз Меф позвонил в час двенадцать ночи. Во второй раз– в час четырнадцать. В третий – в час двадцать один. С часа двадцати двух добез десяти пять он трезвонил непрерывно. Дафна, отключившая звонок, насчиталасто сорок два неотвеченных. Это был хороший показатель, свидетельствующий отом, что Мефодий – действительно очень упорное существо. Честно говоря, Дафнабыла абсолютно уверена, что где-то на двадцатом-тридцатом звонке он сломается изаймется любимым человеческим времяпрепровождением – саможалением. Саможалениеже, как известно, игра с такими увлекательными правилами, когда виноватымиоказываются все, а правым и несчастным только один.

«Ничего! – решила Даф, наблюдая, как онемевший телефон,вибрируя на мягкой подушке, высвечивает сто сорок третий неотвеченный. – Емуполезно! Когда у человека торчит нож в спине – он часто не видит его и даже ине чешется. Зато когда в пальце заноза – сразу в панику и бегом в больницу.Никогда не знаешь, что заставит человека встрепенуться».

В шесть утра Дафна открыла окно, чтобы за крыло выкинутьнаружу Депресняка, который как-то слишком любознательно обнюхивал землю вцветочных горшках. За окном – шагах в пяти – между недавно посаженнымидеревьями она увидела мужскую спину. Спина переминалась с одной ходилки надругую, мерзла и кому-то трезвонила. Вид у мужской спины был крайне запущенный.Похоже, всю ночь она топталась на газоне, под самым общежитием, где на нее сверхних этажей сыпались вытряхнутые пепельницы.

Дафна подождала, пока спина сунет телефон в карман, инегромко произнесла:

– Слушаю вас с сугубым вниманием!

Меф вздрогнул, повернулся и подошел к окну.

– Я был последней сволочью… – начал он.

Ощущалось, что он зубрил эту фразу, пока топтался на газоне.Но вот считал ли он так в действительности? В таких случаях Дафна всегдапредпочитала столкнуть лыжника с накатанной лыжни.

– Ты, как всегда, нескромен! – сказала она. – У тебя вголове что, все сволочи по порядку расставлены? По атомному весу? Почему еслисволочью, то обязательно последней?

– Ну пусть передпоследней… – поправился Меф.

– Опять не то… Хоть ты и уступил пальму первенства, но поднажимом. Давай вообще уберем определение. Просто: «Я был сволочью!» Или лучшетак: «Я был ослом, хотя мне и сложно сказать, каким именно по счету!»

– Слушай! Почему сразу ослом? Че ты на меня наехала? –возмутился Меф.

– Оп! – обрадовалась Даф. – Вот оно! Человек якобы ощущаетсебя последней сволочью, хуже всех людей, грязнее грязи, а как его пальцемткнешь: «Че ты на меня наехала?» Нестыковочка! Ладно, не злись! Просто еслиговоришь какие-то слова, то сам себе верь хотя бы.