вроде до сих пор по земле бродит, заглядывал он ко мне пару десятков лет назад. Да и для моего племени это задача не из простых. Чтобы спасти тебя, мне пришлось потратить немало своей силы, вернее — прогнать ее через твою кровь, выжечь ей пакость, что уже почти добралась до сердца. Это как метка, ведьмак, которую всякий, умеющий видеть больше, чем обычный человек, распознает сразу. В каком-то смысле ты даже можешь теперь называть меня «тятя».

— Как? — выпучил глаза я.

— Тятя, — повторил умрун. — Я ж, считай, тебе вторую жизнь даровал, так что теперь с полным правом могу делить счастье отцовства с твоим родителем. Правда, завещать, кроме мести, мне тебе нечего, но уж она-то, случись что со мной, в полной мере теперь твоя. Больше скажу — если с моим кладбищем что случится или кто-то придет сюда за моей головой и сможет забрать ее, то ты обязан будешь свести счеты с моим убийцей. Причем очень быстро, на то тебе отведена седьмица, ни больше ни меньше. Либо отмсти за мою гибель, либо умри от хвори, что к тебе вернется сразу после того, как время выйдет. И скажу тебе честно — я бы предпочел смерть в честном бою, чем ожидание того, как клыки могильного червя в сердце вцепятся.

— У тебя нет сердца, — переваривая услышанное, на автомате произнес я.

— Но было же когда-то? — резонно заметил Костяной Царь. — Ишь насупился. За все надо платить, ведьмак, хочешь ты того или нет. За согласие, несогласие, просьбу, отказ, любовь, ненависть, жизнь и смерть. Ничего не бывает за так. Всему на свете есть цена, даже если ты что-то делаешь просто так, потому что хочешь. Я тогда тебе не соврал, спас тебя без выгоды для себя. Скажу больше — сам до сих пор не понимаю зачем. Просто спас. Что до цены — она была установлена задолго до того, как ты приполз сюда, умирая. Я про нее ведал, ты нет, но давай честно — ты бы отказался заплатить, будь у тебя тогда лишняя секунда для беседы?

— Нет.

— Так о чем мы тогда спорим?

— А разве мы спорим? — пожал плечами я. — Честная цена. Как по мне, так еще и низкая. Тем более что я бы все равно стал мстить, случись с тобой что. У меня не так много друзей, а наставников так вообще почти нет, ты единственный.

— Зато врагов прибавилось, — снова скрежетнул когтями о камень умрун. — Мы, хозяева кладбищ, пусть и живем каждый сам по себе, наособицу, все ж то и дело общаемся. Сам, наверное, понимаешь — хоть между нашими владениями и большим миром решетки и стоят, все одно мы от него зависим больше, чем он от нас. До того, как люди попадут к нам, сюда, они много разного натворить могут. И ведь творят, да такую дурь несусветную, что диву даться можно! Вот недавно, с полвека назад, когда Москва расти затеяла, взяли да снесли погост, а на его месте дома поставили. Ой, что там по первости творилось!

Представляю себе. И даже знаю, о каком именно месте мне сейчас умрун рассказывает, не так давно мне эту историю Нифонтов поведал. Речь идет о Черемушках, там несколько высоток реально прямо на месте бывшего кладбища возвели.

Вот только оперативник, по своей всегдашней привычке, разделил рассказ о случившемся ровно наполовину и ни словом не упомянул о том, что руководству отдела пришлось помощи просить у тех, кто им совсем не друг.

— К нам тогда сыскные дьяки прибежали, просили пособить, людей выручить, — продолжал свой рассказ тем временем Хозяин кладбища. — Но уважительно подошли, не отнять. Главный их лично пятерых из нас посетил, говорил с почтением. Как его… Петровский. Или Пиотровский? Да ну неважно. Но мужик крепкий, правильный. Мне после рассказывали, что он лет через пять после нашего знакомства погиб. Василиск его убил, тот, который под Кремлем со времен грозного царя жил.

— Василиск? — Похоже, я сегодня исчерпаю весь лимит удивления, отведенный мне на текущий год. Или даже на более длительный срок. — Они же все давно вымерли?

О василисках я слышал, и не раз, причем от самых разных людей и нелюдей, и все рассказы, несмотря на свою непохожесть, всегда сходились в одном — перевелись эти твари на земле уже давно, что очень, очень здорово. Пусть живут только в легендах, мифах и сказках, а в жизни — не надо.

— Этот нет. Его немчин Бомелий в подвале одном глубоком запер и печатями древними, еще вавилонскими, входы-выходы перекрыл. Да видишь ты, там какой-то ремонт затеяли, печати сдуру сковырнули, василиск сразу проснулся, почуял свободу и сильно обрадовался. Ясное дело, он же за века и обозлился, и оголодал. Сначала рабочих сожрал, потом еще кого-то, а под конец генерала в пищу употребил, который умных людей не послушал да полез проверять, что за напасть в подземельях завелась. Тот сам сгинул и двух сыскных дьяков с собой в могилу уволок. Василиск-то старый был, матерый, чуть ли не древних богов еще помнил. В конце концов Пиотровский этот с ним сошелся в драке, да его вместе с собой громовым зельем и подорвал. Смелый был человек, ничего не скажу. Достойно жил, красиво ушел. Нынешние что ему, что Францеву, который освободившееся место занял, в подметки не годятся.

Надо же! Оказывается, мой новоиспеченный второй отец неплохо так разбирается в генеалогии отдела 15-К. Хотя о Францеве вообще много кто знает что у нас, что за рубежом. Вон даже итальянцы и те про него в курсе, чему я сам свидетель. Его в Риме до сих пор добрым словом вспоминают, хоть с единственного визита уже четверть века прошла. Видно, он на самом деле был очень незаурядным человеком.

— Это все здорово, но я-то тут при чем?

— Ты-то? — запнулся умрун. — А, да! Те, к кому глава дьяков на поклон не пришел, зуб затаили на прочих, кого он выбрал для беседы и просьбы. Обидно им стало, понимаешь? Вроде как мы выше сидим, чем они, хоть вроде и все вровень. Ну и прочее разное случалось, я на свете не первый день существую. Потому знай, ведьмак: отныне некоторые кладбища для тебя сильно опасны.

— Так и раньше было то же самое, — заметил я. — Это всегда кот в мешке.

— Раньше личное не примешивалось. Пришел ты и пришел, если пакостить не станешь — ходи сколько влезет. Ты же не просто так, ты Ходящий близ Смерти, чего тебя без нужды задевать? Ну, как твоя Хозяйка обидится на что? Теперь