звуки, а Валино горло; словно она сама птица и так поёт. Хотя у птиц, кажется, только самцы поют? Всё равно: я представляю себе большую пёструю птицу с хохолком, наверное, из Африки или Южной Америки.

Конечно, мои «Деревья» по сравнению с этим – праздник в детском саду.

Второе произведение Валя играет на рояле. Я слышу, как гармонии переходят одна в другую; как она берёт вторую низкую – неаполитанский секстаккорд; и как это необычно. А потом начинается фуга: повторение темы в разных голосах, и я вижу, какая стройная выходит у неё конструкция, крепкая и лёгкая. И тут я уже забываю про свою сегодняшнюю неудачу, просто слушаю, и всё.

* * *

Герда остаётся на обсуждение, а я иду в двадцать пятый. Тут полно народу. Мне хочется подойти к Вале, но у неё какое-то чужое лицо. И я со своим чаем ухожу на подоконник.

С кофейным аппаратом воюет незнакомая старуха, похожая на бабу-ягу. У неё огромная бородавка на носу. Откуда такая? Не видел раньше. Сам я кофе не пью, но у меня же Герда есть – так что я кофейный специалист.

– Давайте я вам помогу!

– Спасибо, мальчик, – слышу я нежный голос и оглядываюсь – кто это сказал? Не могу поверить: это старуха! Заколдованная принцесса она, что ли?

– Не за что, – бормочу я.

И тут она продолжает:

– Ты свою пьесу играл после Баха? Сам сочинил?

Я сглатываю и киваю. Слышала меня! И разбирается!

– А у меня внучка музыку пишет. Пойдём, я вас познакомлю!

Я в некотором ошалении двигаюсь к Валиному столу. Валя всё с таким же каменным лицом двигает меня ногой под столом. И только тут понимаю, что она еле сдерживает хохот!

В общем, я был сама галантность с Валиной бабушкой, угощал её печеньем «Зоопарк» и слушал, какая Валечка талантливая, в три года подобрала на пианино концерт Рахманинова (ну, или что-то вроде того; Валька меня под столом испинала, чтобы я не воспринимал всерьёз). А потом ноктюрном Шопена зазвонил телефон, и бабушка начала туда кричать: «У Валечки на концерте!» – и ушла с телефоном в коридор.

– А ты очаровал бабушку. Даже не думала, что так можешь, – говорит Валя.

Но мне не до бабушки. У меня даже ладони вспотели: что Валя скажет про мою музыку?!.

– Последняя «до» в Бахе у тебя была очень красивая, – внезапно говорит она. Очень серьёзно.

Что, и это всё?!. Всё, что я заслужил?..

– Только знаешь… Вот ты ошибся, и всё время думал об этом. А надо же дальше играть. Вообще неважно, что ты слетел с текста, – должен играть, жить дальше! Всё равно ничего не исправишь. Подумаешь об этом после концерта; а сейчас – играй!

А ведь она права! Я всю Прелюдию не мог избавиться от этой ошибки в голове. И ведь Т. говорила то же самое: «Ты думаешь назад».

– А чего, «Деревья» совсем не понравились? – не выдержал я.

– А я же их знаю. Ты, кстати, раньше лучше их играл.

– Откуда знаешь?!.

Валя посмотрела мне в глаза и тихо сказала:

– Я иногда подслушиваю под дверью.

И опять стала смотреть в окно. И сразу вернулась её бабушка.

Я даже не сказал, как мне понравилась Валина музыка. Не успел.

Потом в двадцать пятый стремительно влетела Герда, и я с облегчением оставил Валю с бабушкой. Бедная Валя, конечно. Например, в Питер её точно не отпустили бы.

– Чего Баха стал играть? Сырой же, – сразу спрашивает Герда, не глядя на меня.

Злится. Не оправдал.

– Не сырой, – говорю я. – Я не знаю, почему ошибся.

– Ошибся – не страшно; надо было выплыть и дальше играть, а не рефлексировать, – она как будто повторяет Валины слова. – Нужно чаще выступать, иначе не научишься волнением управлять.

– Может, мне вообще не надо? Выступать? Не обязательно же?

– Обязательно. Ты сам с собой хочешь играть? Зачем? Это эгоизм! В общем, перед отчётным ещё устрою тебе концерт, обыграешься.

– Отчётным?.. Я разве прошёл?

– Ты что, сомневался? Думаешь, такие виолончелисты на дороге валяются?!.

* * *

Я даже не успел обрадоваться, что прошёл на отчётный. Конечно, надо опять играть, и страшно; какой же я трус! Зато «на дороге не валяюсь», и потом…

И тут тренькнула смс.

«Питер отменяется», – прочитал я. Ещё прочитал, и ещё. Не понимаю ничего. Как так?!.

«Почему???»

«Я уезжаю», – написала Т.

«Куда???»

«В Ригу».

«То есть только у тебя отменяется?»

«Ну да. Повеселитесь там без меня».

Чёрт. Ну как так можно, почему она уезжает?!.

«Я тогда тоже не поеду», – написал я. Размечтался, как дурак! Нет, ничего хорошего у меня в жизни быть не может, такой уж я человек.

«Перестань. Поедешь, посмотришь. Будешь мне писать, как там и что».

Поеду. Без Т. Писать? Всю поездку писать Т.; надо будет узнать про льготные тарифы на телефон.

Интересно, а Моцарт поедет? Наверное, его не отпустят. Куда же он без Т.

Мне кажется, это я виноват. Если бы я очень хотел и постоянно думал только о Т., она бы поехала. А я с Валей трепался.

* * *

В школе только и обсуждают поездку: что с собой возьмут, как будут чипсы есть и газировку пить всю дорогу. В «мафию» играть и в «шляпу». В принципе, поезд волнует всех даже больше, чем Питер.

А Т. ходит одна, будто у неё какая-то болезнь. Девчонки к ней не подходят особенно, да и она не стремится. О чём говорить, если она не едет?

* * *

Я пришёл на специальность, а Герды нет. Класс закрыт. Звоню – не берёт трубку. Нормальный вообще человек, нет?!.

Домой не хочется. Я пошёл наверх, к лимону в кадке. И не ошибся.

– Привет, – сказала Валя, – я тебя давно жду.

Ждёт?

– Я же не договорила тогда, про «Деревья». Понимаешь, у тебя одно за другим… будто тебе дали кубики, и ты из них строишь поезд. Красный кубик, потом зелёный. Потом пусть будет синий. Или жёлтый? Всё равно. Любой кусок можно поменять с другим местами. Так-то красиво, но вот форма. Расплывается. Ведь из этих кубиков можно и башню построить, и мост. Я непонятно говорю?

У меня горят уши. Я вообще не привык, чтобы меня ругали за музыку, вернее, не ругали, а вот так. И ведь мне становится понятно; Валя молодец, прямо как Т. Без восхищений, по делу.

– Да, я понял, – отвечаю я. – У тебя в фортепианной пьесе как раз конструкция чувствуется. Всё в такой узел завязано, очень крепкий.