– Молодец. Вот его-то и нужно пригласить за наш столик. Справишься?

– Так справиться-то оно дело нехитрое. Был бы толк. Сами же сказывали, что боцман их врал не краснея.

– Ну, унтер – не боцман.

Городовой управился без труда. Бог весть, что он там сказал унтеру, отозвав его в сторону, но тот солидно кивнул, поправил усы и направился к столику, за которым сидел Перфильев. Хм. Странное дело. Вроде и кабак средней руки, но квас тут отменный и на чистоту кружки особо сетовать не приходится. Впрочем, вполне возможно, что хозяин распознал в посетителе птицу другого полета и, так сказать, от греха подальше озаботился. Кабатчик априори должен разбираться в людях. Иначе по миру пойдет.

– Здравия, ваше благородие.

– И тебе поздорову, братец. Николай сказал тебе, кто я? – показывая половому, чтобы принес пива, поинтересовался Перфильев.

– Да он не больно-то откровенничал, но у меня память на лица хорошая. Видел вас на «Морже», – пояснил моряк.

– Ясно. Ну, раз уж подсел, значит разговор у нас сладится?

– Так спрашивайте, – с явным намеком, произнес моряк.

– Тебя как звать, братец?

– Дудкин я, Андрей Иванович, старший кочегар.

– А скажи-ка, Андрей Иванович, нанимался ли на Морозовском вот этот парень? – передвигая по столу рисованный портрет и пятирублевую банкноту, задал вопрос полицейский.

– Был такой. Борька, кочегаром у меня в смене, – не стал отнекиваться унтер, принимая от полового кружку с пивом. – Сказывал, что ему шестнадцать, да оно понятно, что врал. Суть совсем неразвитая, только-только оперился.

– А странностей за ним не замечал?

– Замечал, как не заметить. Он все свои надбавки в Разумность вогнал. А оно кочегару зачем? Ему в Силу да в Терпение вкладываться нужно, а он вона глупость какую сотворил.

– А что, с Силой и Терпением у него все так плохо?

– Тут врать не буду. Получше, чем у многих. Но оно ить лишним не будет, коли уголек бросать.

– Так, может, он выучиться хотел, а не стоять всю жизнь у топки?

– Это с его-то Разумностью? – хмыкнул Дудкин. – После двух вложений надбавок он едва в норму для ремесленного вошел бы. Но ить у него их четыре, значит запас был, вот и укрепился бы для начала, а там, глядишь, и специальность морскую получил бы. А так-то глупость одна. Чего мучиться на лопате, когда облегчить можно?

– А чем он увлекался?

– Да все больше в спортуголке пропадал да приемы борьбы учил. Мало ему было вахты с лопатой, еще и там себя изводил.

– С толком-то изводил?

– С толком, – был вынужден признать унтер.

– А странность какая за ним водилась?

– Доска у него была с собой крашеная да коробка с мелками.

– А для чего?

– Да он на ней всяко-разное писал. То словеса, то цифирь. При нем и книжки были. Глупость.

– Стоп. А чего это ты «были» да «был»? Его что же на корабле нет?

– Так ить он только один переход до Донбасса и отслужил. А там капитан выписал ему паспорт и отпустил с миром.

– Вот, значит, как. А на какое имя выписал?

– Так а откуда мне знать? Мне ить ни капитан, ни боцман не докладывает.

– А как его полностью звали, пока на «Морже» был?

– Рудаков Борис Петрович.

– Запиши мне, какова у него была Суть, – подвигая блокнот с карандашом и трехрублевкой, попросил полицейский.

Унтер ломаться не стал и просьбу выполнил. А отчего не выполнить? Ему с Борькой детей не крестить. Что же до капитана с боцманом, поди еще узнай, о чем Дудкин тут толковал с незнакомцами. Ну спрашивали всяко-разное – знать не знаю, ведать не ведаю, а за пиво благодарствуйте.

– Спасибо тебе, братец, – задумчиво произнес Перфильев, убирая блокнот.

Итак, беглец обзавелся документами. Причем, если судить по легкости, с которой Акулов выписал ему паспорт, он воспользовался старой хитростью вольных капитанов. Практически каждый из них имел по два комплекта печатей и штампов. Первый – выданный официально, в департаменте морских перевозок. Второй – нелегальный, очень похожий на первый, однако с мелкими, но явными отличиями.

Вольные капитаны всегда испытывают сложности с комплектованием команд. Это ведь не боярские флотилии, куда стремились попасть. Поэтому личности с темными пятнами там были не такой уж редкостью. А случись кто влипнет с документами, выправленными с этими печатями, так подделку определить будет несложно. А вот обнаружить подложные печати практически нереально.

На памяти Перфильева был только один такой случай. Да и то не жандармы нашли искомое, а капитана предал его помощник, имевший личную обиду.

– Что будем делать, ваш бродь? – когда они сели в пролетку, обратился Николай.

– Искать.

– И где?

– Судя по его Сути и увлечениям, он и впрямь атлет. Тогда, чтобы побыстрее получить ступени, ему нужно побольше тренироваться и драться.

– А еще что-то есть и где-то спать.

– Правильно, Николай. Тогда, значит, проверяем кабаки, и цирк тут вроде приехал. Вот этим ты и займешься. Я же пока проверю порт, на случай если он воспользовался регулярными рейсами.

– А если на коротких маршрутах?

– И их проверю. Нужно будет размножить рисунок. Так что сначала в ателье светописи[2].

«Курс художественной школы. Самоучитель». Н-да. Такой книгой если приголубить, то сотрясение головного мозга гарантировано. Страниц на пятьсот. И, как следует из вводной части, это всего лишь школьный курс. А судя по оглавлению, знать художнику нужно ну о-очень много. Причем немалая часть у него присутствует и сейчас, на интуитивном уровне. Но это скорее всего значит лишь то, что процесс обучения должен будет идти куда быстрее.

Вот не думал Рудаков, что столько всего нужно знать, чтобы рисовать. Пропорции, перспектива и еще целый перечень. Главы, посвященные умению смешивать краски, и рецепты их изготовления. Да много чего. Очень много. Но самая долгая дорога начинается с первого шага.

Глянул, что ему может понадобиться на первых порах. Итак, придется все же выложиться на покупку бумаги и карандашей. Причем не только простых, но и цветных. Одновременно с этим начинать использовать акварельные краски и… Детские раскраски! Вот уж чего не ожидал. Но обучение пользованию красками рекомендовалось начинать именно с них.

Подумал немного и решил задвинуть свою гордость подальше. Да, не ребенок. Но и самоучитель писали не дураки. Звания составителей невольно вызывали уважение к этой книге. И это ведь еще при том, что, несмотря на свои достижения, они как-то там договорились между собой.