её. Не могу, как хочу её видеть», — стучала в голове одна-единственная мысль.

После концерта Вероника возбуждённо щебетала:

— Теперь я понимаю, почему ты так любишь «Пикник»! Это было круто!

Шаламов же будто впал в тяжёлое оцепенение. Внутри-то всё кипело и клокотало, но снаружи он стал словно каменный. Погрузился целиком и полностью в свой морок.

— Ты что-то как неживой, — подёргала его за рукав Вероника. — Эдик, тебе что, концерт не понравился?

— Понравился, — ответил он, облизнув пересохшие губы. — Конечно, понравился. Спасибо. Я просто… просто устал.

Не в силах больше притворяться, что всё нормально, Шаламов практически сбежал в своё «логово». И не просто сбежал, а закрылся на ключ изнутри. Да, Вероника наверняка обо всём догадалась, наверняка ей будет больно и обидно. Но, видит бог, сейчас он просто не мог, был не в состоянии думать ещё о ком-то. Тоска и какая-то совершенно дикая, неуправляемая потребность увидеть Эм просто сводили с ума, задвигая стыд, совесть, чувство вины, благодарность, да вообще всё куда-то на задний план.

— Эдик, будешь ужинать? — тихонько поскреблась к нему Вероника.

Шаламов не ответил. Не зажигая света, не раздеваясь, рухнул на тахту. Закрыл глаза, воскресив в мыслях лицо Эм — хотя бы так. А вспомнил её лицо, губы и началось… В несколько секунд в джинсах стало до боли тесно. Он судорожно расстегнул ремень, рванул молнию, крепко сомкнул кулак и двинул резко, грубо, зло. Не об удовольствии он думал — какое, к чертям, удовольствие? Просто избавиться стремился от этого безумного напряжения, хотя бы немного и ненадолго. Разрядка наступила почти мгновенно, и настолько яркая, что пришлось стиснуть зубы до скрежета, чтоб не вырвался какой-нибудь пошлый стон.

* * *

Когда Шаламов проснулся, Вероника уже уехала на работу. Сам не ожидал, но почувствовал настоящее облегчение.

Ночное наваждение слегка приослабило тиски, и он теперь мог хотя бы связно мыслить. Например, о том, что нужно ехать в академию. Первая пара, конечно, пройдёт уже без него, но если поторопиться, то ко второй ещё можно успеть.

В который раз — а сегодня особенно — пожалел он, что так и не озаботился поиском гаража где-нибудь поблизости от дома. Эти утренние забеги до родителей изрядно поднадоели. «Сегодня-завтра — точно», — пообещал он себе. Даже купил в киоске «Из рук в руки» и сунул под ветровку.

Хмурое настроение не смог развеять даже любимец-эндуро. А на парах и вовсе сделалось невыносимо. Типы и модели экономических систем не задерживались в голове ни на секунду, ибо там господствовал полный хаос.

«Я просто съезжу к этому ресторану и всё. Ничего не буду делать. Просто посмотрю на неё. Издалека. Даже подходить не буду», — твёрдо сказал себе Шаламов.

Подходить к ней не стоило. Зачем травить душу и ей, и себе? У неё наверняка своя жизнь, как-то устроенная, налаженная. А вспоминать прошлое — это как заново вскрывать затянувшуюся рану и солью присыпать. Вряд ли ей такое нужно. Это раньше, пацаном, он считал, что можно всё исправить. Теперь же думал — содеянного не исправишь, можно, конечно, что-то попытаться придумать, как-то отвлечь, заслонить чем-то другим. Но что сделано, то сделано, и это всегда будет стоять между ними. Ведь он её не просто предал, он, можно сказать, чуть её не убил. Такое невозможно ни простить, ни забыть. И ей, наверняка, видеть его неприятно, даже горько. И какое тогда у него право причинять ей лишнюю боль?

Но ему-то увидеть её хотелось просто невыносимо. И как он ни пытался перебороть это желание, оно только крепло, пока не превратилось в навязчивую идею.

Третью пару Шаламов отсидел как на иголках, беспрестанно поглядывая на часы, с четвёртой — вообще сбежал.

Сначала долго выписывал круги возле «Касабланки», никак не решаясь войти. А потом оказалось, что вообще приехал зря. Хотя как сказать — Эмилию он не увидел, но выяснил, что сегодня не её смена, а вот завтра — её. С двух до полуночи. Но может задержаться и до часу, и до двух, если какой-нибудь важный гость засидится.

Выложила всё это ему пергидрольная официантка, на бейджике которой значилось: «Алёна». Она вышла покурить на улицу, где он её и поймал. Хорошо, что додумался не соваться через главный вход, а объехать здание с тылу. Задняя дверь выходила во двор, совершенно обычный, с ракушками, скамейками, качелями, тополями. Вот, например, здесь, между двумя гаражами он сможет потом притулить мотоцикл, а здесь, на лавочке — затаиться сам. Посмотрит на неё издали и уедет. И ничего больше.

Шаламов повернулся к девушке, которая таращилась на него прямо-таки с кричащим любопытством и, вне всякого сомнения, догадалась, кто он такой. На пятничном ужине эта Алёна ему не встречалась, но он и не особо-то осматривался по сторонам. Мог запросто не заметить. А если её и не было, тот блондинистый официант наверняка растрепал всем обо всём.

— Слушай, Алёна. Давай договоримся так: ты меня здесь не видела, и мы ни о чём не разговаривали, хорошо?

— В смысле, не передавать Эмилии, что вы приходили?

— Ни ей, никому. Я сюда не приходил. Договорились? — он сунул ей деньги для верности.

— Как скажете. Не приходили — так не приходили, — кивнула Алёна, пряча купюру в карман фартука. — А вы ничего такой, — улыбнулась она кокетливо.

Он в ответ лишь сухо кивнул — то ли поблагодарил за комплимент, то ли подтвердил, да, мол, в курсе, то ли просто попрощался, потому что сразу же развернулся и направился к мотоциклу, оставленному неподалёку.

— Кстати, — крикнула она ему в спину, — тот ваш ужин Петрушка… ну, то есть Харлов, управляющий наш, на неё повесил. А там счёт вышел как её зарплата за полгода.

— Что? — Шаламов не сразу понял, о чём она говорит. Какой счёт? Какие зарплаты?

— На Эм, говорю, долг за ужин повесили.

— Почему? — оторопел Шаламов.

— Ну вроде из-за того, что она вас плохо обслуживала и вы остались недовольны. Харлов как бы не стал брать с вас деньги, сказал, что ужин за счёт заведения. А на самом деле велел ей покрывать всё из своего кармана. Харлов теперь с неё вообще не слезет, пока она с ним не расплатится. Так-то.

— А какая там сумма была? — ошарашенно спросил Шаламов.

— Да я без понятия, но если хотите спрошу у Макса. Он тоже вас обслуживал.

— Спроси. Только…

— Знаю-знаю, не говорить ему, что это вы интересуетесь. Подождите здесь.

Девушка закинула в рот мятную подушечку и скрылась за массивной металлической дверью. Он прождал минут десять