Бледное лицо, неразговорчивость, потеря интереса к работе – все это было грустно, предсказуемо и понятно.

И когда спустя пару недель подруга вдруг ожила, Лана обрадовалась так, как радуются пришедшему после затяжных дождей теплу. Процесс заживления пошел! Скоро все наладится, и вновь появятся в жизни кафе, книги на двоих, румянец на щеках, новые видео уроки. А то ведь Лана соскучилась по общению, столько всего перелопатила, составила совершенно новую программу тренировок, а поделиться не с кем.

– Пойдем! – пригласила ее Кэти непонятно куда, без объяснений. – Я кое-кого нашла, познакомлю тебя.

– Пойдем, – радостно согласилась Лана.

Новый парень? Это хорошо, это даже лучше, чем она могла предполагать.

Но отыскала Кэти, как выяснилось, не парня…

* * *

– Здесь никого не оставят в беде. Никого и никогда. Запомните, мои хорошие, это ваш новый дом. Дом, в котором всегда открыты двери, в котором всегда понимают, в котором всегда помогут.

Худощавая женщина говорила красиво и правильно, но Лане отчего-то не нравилась.

– Знаете, сколько несчастных приходило сюда? Зареванных, оплеванных, оскорбленных? А ушли все иными – сильными, гордыми, отстоявшими свою честь.

Честь?

Они с Кэти сидели на соседних стульях и слушали похожую на проповедь речь. Речь пламенную, заряженную, призванную воспламенять дух; человек, который ее произносил, верил своим словам непоколебимо.

Безымянный дом стоял на краю города – улица, а дальше пустырь. На подъезде ни вывески, ни номеров квартир – захолустье. Лестничные пролеты, как часто бывает, не пахли ни облитыми мочой углами, ни жареными котлетами – они пахли бетонной пылью. Чем-то нежилым. В комнате стоял вытянутый, похожий на парту, стол, а за ним пространство «для чревовещателя» – так Лана назвала его мысленно. Специальный промежуток, в котором можно эффектно расхаживать; на стене экран.

Фильмы они тут что ли смотрят? Для поднятия настроения?

Лампы на потолке горели тускло. Слева висел гобелен с вытканной змеей. Слово «Серпенты» наводило на мысли не то о музее рептилий, не то о новой компьютерной игре.

– Вы ведь пришли за помощью?

У женщины на кончике носа висели очки в квадратной оправе. Глаза за ними казались бесцветными, но при этом пронзительными, как сканер, встроенный в голову киборга.

– За помощью. И вы обязательно ее получите!

Громогласно заявила «чревовещательница», и Кэти до боли сжала горячей рукой холодные пальцы Ланы.

* * *

– Не ходи туда, не надо!

– Они помогут мне.

– Не помогут. Это какая-то секта…

– Это дом Помощи! Патриция сказала мне, что Том ушел – ушел на Пятнадцатый. И что я смогу пойти за ним…

Патриция – это глава странного заведения?

– Одно дело, если бы они помогали тебе психологически. Беседами.

– Не нужны мне беседы, – Кэти моментально покраснела лицом и зло сверкнула глазами. – Нахрен мне беседы! Мне нужен он!

– Но для чего? Оставь это. Оставь в прошлом, переживи. Перешагни и иди дальше!

– Для того чтобы он понял…

– Он и так уже все понял.

– Он… ошибся. Урод.

Глаза стоявшего напротив человека горели таким яростным огнем, что Лана вдруг поняла, что совсем не знает Кэти. Она знала Кэти-инструктора по танцам, Кэти-соседку, Кэти-повара по выходным. Но она никогда не знала Кэти-женщину. Женщину сколь страшную, столь же и жалкую. Пустую, несчастную, обиженную до самых кончиков волос.

– Кэт… Кэт… послушай меня… Мы начнем гулять по вечерам. Ходить на концерты, в парк на прогулки, в бары, если хочешь. Мы увидим много новых ребят. Том… забудь его, ладно? Он просто человек, и он, возможно, ошибся. Прости его.

– Я прощу.

Прозвучало обреченно и глухо.

Тогда Лана не знала, что означали эти слова на самом деле – «Я прощу его позже. После».

А в тот момент обрадовалась, что ей ответили положительно.

– Вот видишь! А прогулки и бары – это дело. Просто дай себе время…

И она обняла ссутуленные плечи, провела рукой по длинным рыжим волосам с секущимися кончиками.

– Хочешь, сходим в парикмахерскую? – предложила дельную мысль. – Хочешь?

– Хочу.

– Молодец.

Подруга вновь захотела быть в форме, и это обнадеживало.

До Перехода ей оставалась всего неделя, когда взялись за нее совсем уж основательно. Подсылали в студию под видом новых учениц слезливых девиц, которые в раздевалке вешались Лане на шею и рассказывали одна другой жальче истории о том, «что стало бы, если бы им вовремя не помогли…», звонили на домашний и спрашивали Кэти. А после о том, что с ней случилось:

– Нет ее? А где она?

– Нет и не будет.

– Что-то случилось? Съехала?

– Я ничего не знаю.

Лана отбрехивалась, как могла.

– Как не знаете, вы же живете вместе? С ней что-то случилось?

– Послушайте, мне нужно идти…

– Вы что-то скрываете?

– До свидания.

– Эй, девушка! Вы что-то знаете о Кэти? Ей плохо? Вы допустили, чтобы ей стало плохо?

Она вешала трубку, а потом по полночи не могла уснуть.

Но хуже всего наседала, делаясь то строгой, то мягкой Патриция, которая то и дело попадалась на пути с работы домой, из дома на работу.

– Милая, вы же понимаете, что могли помочь подруге…

– Уйдите от меня, пожалуйста.

– И не помогли.

Патриция носила длинное бесформенное пальто и туфли с квадратным носком на низком каблуке. На ее очках часто блестела морось от дождя.

– Я пыталась.

Лана стала бояться выходить из подъезда, чертовски жалела об отсутствии черного входа и о том, что они не поселились на первом этаже, – выпрыгнула бы с балкона.

– Вы плохо пытались. Ведь видели, что ей плохо, но не настояли на том, чтобы пойти развеяться.

– Я приглашала ее. Не один раз.

– Но не настояли.

– Я настаивала.

– Плохо настаивали.

– Послушайте, что вам от меня нужно?

– Вы еще можете ей помочь.

– Ей уже не поможешь. Она мертва!

Голос Ланы в такие моменты срывался на крик.

– Вот именно, – собеседница оставалась непробиваемой и равномерно-глухой к чужому мнению. – Но вы можете восстановить добрую память о ней.