Трясущимися руками, словно безвозвратно переступала невидимую черту, после которой пропасть, Лана дотронулась подушечками пальцев до кожи на шее под кромкой волос. Тату не ощущалось.

Она прижала пальцы плотнее, закрыла глаза, напряглась и приготовилась ждать.

Поначалу ничего не происходило, и Лана, сбросив туфли, принялась жалеть о том, что никогда не носила в сумке бутылку с водой – пусть маленькую, хоть на пару глотков. Где-то за ее плечами осталась куча дерьма, совершенного на Четырнадцатом, и думать о том, как его разгребать, сидя на островке безопасности, ей предстояло с першащим от жажды горлом.

К фонтану никто не подходил, им никто не любовался – здесь вообще не было прохожих – зачем его построили?

Слушая равномерное журчание, она ощущала себя непривычно пустой – незнакомкой самой себе – кто же она, чем занималась в прошлом? Действительно ли являлась тем, кем оклеймил ее Марио, – убийцей? Мысль об этом отдавалась в теле холодом. Ее голова – черный бездонный мешок – где-то в недрах хранила ответы на вопросы, но память оживать не спешила, и Лана грешным делам начала верить, что Мо ошибся – тату не работает. Это просто совпадение, злая шутка – просто змея, просто рисунок…

Стоило к напряжению подмешаться облегчению, как кожа на затылке вдруг принялась зудеть. А после, словно пробудившиеся от долгого сна и всплывшие на поверхность, замелькали под закрытыми веками картины…

* * *

– Два шприца на выбор. В обоих яд. Но в одном сильный – он убьет обидчика, в другом – слабый – лишь парализует ему на время нижнюю часть тела.

– Надолго?

– Примерно на полгода, год.

Год. Долго. Лане не хотелось выбирать – ей были чужды мысли о мести, но стоящая перед ней тетка – худосочная строгая женщина в очках и с пучком на затылке – неодобрительно поджала губы.

– Он убил Кэти, вашу подругу. Неужели вы хотите оставить это безнаказанным?

Хотела ли Лана? Не хотела. Наверное. Она и приходить сюда не хотела, но воззвало чувство долга – накануне ей принесли письмо, в котором содержалась просьба явиться по указанному адресу с пометкой «срочно».

– Мы подготовили для Кэти все, что она просила, – документы для ложного Перехода, шприц, раствор. И правосудие свершилось, однако этот человек…

С блеклого в темной комнате экрана на Лану смотрел незнакомый тогда человек – темноволосый, в костюме, с чуть скошенным от давнего удара носом. Приятный, как ей показалось, интеллигентный – хотя, что она знала об интеллигентах?

– …загубил человека. Женщину. И он должен быть наказан. Вам все равно скоро переходить, так?

– Так.

– Тем проще. Не понадобятся поддельные документы.

Губы Ланы не слушались и почему-то сохли, их приходилось постоянно облизывать. В это старое, стоящее на окраине города здание она приходила лишь единожды – уболтала подруга. А теперь снова сидела на единственном стуле в затемненной комнате и слушала не знакомую ей тетку, которая рисовала в мозгах словами страшные сцены, жестко жестикулировала, увещевала, взывала, как она сама говорила, к логике…

– Их таких – сотни. Тех, кто над нами издевается. Унижает, подставляет, насилует. Убивает. Яд лишит его этой способности.

– Но как же Комиссия?

– А куда она смотрит – эта ваша Комиссия? Где они, когда нам – слабым и беззащитным – требуется помощь? Почему едва ли не каждый день очередная жертва домашнего тирана сбегает от побоев на улицу голышом, стынет на улицах в одном белье, ночует под мостами?

Рассказываемое казалось Лане страшным и чужим – в ее мирок подобные сцены не входили. О них иногда рассказывали в новостях, да, но не в официальных, а все больше в «желтых», призванных напугать и эпатировать впечатлительную публику. Тогда росли вместе с аудиторией цены на рекламу…

– Вы хотите, чтобы я нашла этого человека и каким-то образом его уколола?

– Я хочу? Вы этого хотите. Ведь Кэти Саймон не была вам чужой?

Была – сглотнула Лана и промолчала.

Была.

Это слово зловеще колыхалось в воздухе призраком неживого более человека.

На столе на выбор лежали два шприца – оба с ядом: один с сильнодействующим, но оставляющим право на жизнь, второй – с жидкой смертью внутри. А на стене висел гобелен с вытканным на нем изображением – стоящей на дыбах змеей с раззявленной пастью. Ниже значилось единственное слово – «Серпенты».

* * *

Мо не ошибся.

Теперь Лане хотелось пить так, что она была готова выбраться из «круга» и нырнуть с головой фонтан. Ей хотелось охладиться, остыть, смыть с себя пыль, которую она принесла с собой в Ла-файю из той комнаты.

Серпенты. Общество мстящих женщин.

Но пыль въелась под кожу, в каждую клетку, пропитала прогорклым вкусом и мысли, и кровь.

Зачем она снова сунулась в то здание? Зачем согласилась взять шприц, к которому не хотела даже прикасаться? И нет – она не убийца. Не была и не будет ей – здесь Марио ошибся. Тату – да, коробка – да, но Лана не собиралась никого убивать и чужие вещи с собой взяла лишь для того, чтобы позже избавиться от них.

Но они пришли проверять – баба в очках. Прямо перед Переходом.

– Вы уверены, что надежно все упаковали?

– Да. Но если найдут…

Ее страшила сама мысль, что теперь, когда безымянная дама безотрывно следовала по пятам, шприц все же придется взять с собой, и тогда Лана преступит закон.

– Мы отвезем вас к Порталу.

Черт, вот же прилипала…

– У нас машина, мы позаботимся о вашей безопасности.

– Но мне ничто не угрожает.

– Мы чтим тех, кто чтит законы женщин.

Какие законы женщин – подлые? Кэти сама выбрала свою судьбу, сама.

Но они действительно везли ее до самой будки, и от картонной коробки с запиской «восстанови память», которую Лана нехотя нацарапала под ледяным взглядом странной женщины, избавиться так и не удалось.

* * *

К фонтану она все-таки пробралась. Рысцой и постоянно прислушиваясь к далекому гулу с дороги. Окунаться в него целиком, равно как и пить из чаши, не решилась, но облила прохладной водой лицо и шею. Ополоснула руки.

А после снова вернулась в круг, миновала упругий барьер и устало опустилась на траву.

Как хорошо, что она не вколола этот шприц себе…

И да, она была права, когда не торопилась вытягивать из грязи ведущую в прошлое цепь. Вероятно, интуитивно ощущала – не стоит. Помучилась бы еще несколько дней выбором – «делать/не делать», после вылила бы раствор в сточную канаву, шприц закопала или сожгла, про записку забыла бы. Малодушно? Быть может, но так было бы верно.

А теперь перед глазами стояло лицо с вздернутым носом, рыжеватыми бровями-домиками, пухлыми губами и медной челкой.