— Кто ж его знает? — пожал плечами Панкратов. — Наверное, передумал идти к эстарде и уехал домой. А мы пойдемте к машине.

Уже ни от кого не скрываясь, кратчайшим путем мы вернулись к давно закрытому кафе, и пошли дальше, к спрятанной в кустах машине следователя. Уже почти дойдя до нее, я посмотрела в сторону парковки и ахнула: машина Чудинова стояла на прежнем месте.

— Валерий, он не уехал! Его машина вон там! — воскликнула я.

Он тоже посмотрел на машину и присвистнул:

— Похоже, ждет чего-то. Или кого-то. Ладно, он все равно уже увидел нас вдвоем, больше мы тут ничего не поймаем. Идемте, отвезу вас домой.

Он попытался взять меня за руку, но я отскочила и умоляюще прошептала:

— Пожалуйста, давайте подойдем к нему! Вдруг ему с сердцем плохо стало?

Панкратов вздохнул, но, посмотрев на мое решительное лицо, спорить не стал. Мы вдвоем подошли к серой Хонде, я заглянула внутрь, ничего не увидела сквозь мутные стекла, достала свой мобильный, включила фонарик и посветила внутрь. И совсем не удивилась, обнаружив, что машина пуста.

— Что теперь делаем? — повернулась я к следователю. Он был явно озадачен. Я огляделась. Небольшая лужайка была освещена одним уличным фонарем, светившимся неярким мутно-желтым светом, которого хватало лишь на то, чтобы увидеть силуэт машины или человека. Невдалеке угадывался контур бревенчатого домика-кафе, темного и точно уже безлюдного. Вокруг площадки росли кусты и редкие невысокие березы. Конечно, за ними можно было спрятаться, только зачем?

После некоторого раздумья Панкратов, нахмурившись, достал мобильник и начал набирать чей-то номер. Мне показалось, что из дальних кустов, довольно далеко от нас, раздались трели телефонного звонка, но точно определить, откуда доносится звук, я не могла. В темноте расстояние гасилось, то казалось, что кусты почти рядом с нами, достаточно вытянуть руку, то они словно отплывали на огромное расстояние, а еще дальше они переходили в лес, сливались с редкими вначале деревьями, плавно переходя в густую черноту.

— Валерий, я слышу звонок! — не выдержала я. — Его телефон тут! Давайте обшаривать кусты!

Панкратов сначала кивнул, потом набрал тот же номер еще раз. Он звонил довольно долго, потом ласково приобнял меня за плечи и сказал:

— Ларочка, я тоже слышу звонок. Но ты прислушайся — звук словно распределен по широкой дуге, нам придется обыскивать все кусты в том направлении, а их там немало. Поверь, нам вдвоем не обшарить ночной лес, у меня даже фонарика толкового с собой нет. Пойдемте в машину. Сначала я отвезу вас, а затем вернусь с подмогой и обшарю тут все окрестные кусты. Похоже, кто-то все же встретил нашего бедолагу по пути к эстраде.

— Вызывайте подмогу. — твердо сказала я. — Я останусь здесь.

«Мне кажется, я должен что-то вспомнить. Срочно, немедленно! Что-то, что меня спасет.» Эти слова все крутились у меня в голове все время, пока мы сидели в машине Панкратова и ждали прибытия дежурной бригады. Бедняга так и не вспомнил что-то важное, сколько не пытался. Может, тут есть и моя вина? Мне надо было как-то растормошить его, заставить напрячь память? Нет, вряд ли это было в моих силах. Если уж страх смерти не смог расшевелить его память, то любые мои слова вряд ли помогли бы. Странно, что при этих словах у меня появилось чувство, что я тоже должна срочно что-то вспомнить. Лицо или голос… Что-то очень важное, от чего могла зависеть моя жизнь. Но что?

Я раза три пересказала следователю наш разговор с Чудиновым. Сначала он уточнял детали, потом глубоко задумался и, мне показалось, забыл о моем присутствии. А у меня в голове, словно заевшая пластинка, так и крутились последние фразы: «Голос или лицо. Я должен вспомнить голос или лицо».

Не выдержав напряжения, я вышла из машины и уставилась на темное, словно опустившееся на ночной лес небо. Россыпь звезд показалась мне совсем близкой, еще чуть-чуть, и сверкающие огоньки алмазным дождем прольются мне навстречу… Полная луна светила неярко, как старый фонарь на лесной парковке. Все казалось совершенно нереальным, словно во сне. «Я трус, и мне не спастись…»

Панкратов тоже вылез с шоферского сидения, подошел ко мне, крепко обнял за плечи и поднял голову к звездам. «Я должен вспомнить что-то, что спасет мне жизнь»… Ну что я за урод! Вместо того, чтобы наслаждаться вниманием симпатичного мне мужчины — а Панкратов мне симпатичен, и плевать на его возраст! — я думаю только о полуседом мужчине с перекошенным от страха лицом, которого, вероятно, уже нет в живых. Как заноза, сидела в мозгу мысль о том, что я тоже должна — срочно — что-то вспомнить!

Не поворачиваясь, я тихо спросила:

— Валерий, что же должен был вспомнить Чудинов? Из-за чего его убили?

Он убрал руку с моих плеч и, как мне показалось, тихонько вздохнул. Впрочем, его голос звучал вполне буднично, без намека на раздражение:

— Ларочка, я сам все время об этом думаю. Судя по всему, речь о чем-то, касающемся давнего похода. Но с тех пор прошло тридцать лет! За что его убивать?

— А может это быть местью?

— Может, — кивнул он. — Гадать мы можем до бесконечности. А как бы хотелось точно узнать…

— Надо объявить Щеглова в розыск!

— Ларочка, мы разберемся. Скорее всего, Чудинов с женой стал свидетелем какого-то совсем недавнего преступления, за это его и убили. — в его тоне все же звучало некоторое раздражение. Мне стало неловко, и я совсем было собралась извиняться, но тут густая тьма была разрезана резким светом фар полицейского бусика. Он подъехал к нам почти вплотную, из распахнувшейся двери выпрыгнули два здоровенных парня в форме, а за ними — немецкая овчарка, при свете фар показавшая мне просто огромной. У одного из прибывших оперов с собой был крупный фонарь на поясе, яркий, словно прожектор.

Панкратов снова набрал номер мобильника Чудинова, по звуку определил направление, и вместе с операми пошел к лесу. За минут пятнадцать тело несчастного было найдено. На мой взгляд, собачке даже и делать ничего не пришлось, фонаря бы вполне хватило.

В кусты к телу вместе с Панкратовым ушел эксперт, а я нервно расхаживала по вытоптанной до основания полянке, косясь на мирно сидящую возле куста красавицу-собаку, и в который раз давала себе слово изменить свою жизнь уже с завтрашнего дня. За почти тридцать лет в ней не происходило ничего интересного, а ведь оборваться она могла в любой момент. Как и Чудинову, мне казалось, что мои дни сочтены, хотя я не понимала, в чем дело, и потому не могла ничего изменить. Но уж то время, которое мне отпущено, надо провести со смыслом.

Устав от бесцельной ходьбы, я забралась в панкратовскую машину, поудобнее расположилась на сидении и… уснула. Проснулась от хлопанья дверцы почти под утро, когда тьма стала отступать, а в побледневшем небе висел почти неразличимый прозрачный лунный круг. Уже видны были кровавые листья кленов, и где-то вдали слышалось пение неведомых лесных птиц. Панкратов сел за руль, завел мотор и молча поехал по бугристой проселочной дороге. Бусик, снявшись с места, последовал за нашей машиной.