- Шелест, давай не будем...

- Не будем что? - со смешком.

Он продолжает глумиться, выдыхаю, медленно разворачивая корпус. Ник стоит рядом, в паре шагов от меня. Стоит и смотрит с явным безразличием, а я-то, дурочка, уже себе напридумывала. Он злится, потому что ему я отказала, хотя Жорин меня и не спрашивал. От этого понимания порыв гнева, который уже начал во мне зарождаться, доходит до отметки - спасайтесь.

- Пошли вы, придурки, - отталкиваю Шелеста, стоящего у меня на пути, чтобы отсюда уйти.

Ник не держит, а покорно отстраняется, пропуская меня к лестнице. Я не вижу, что там происходит, но отчётливо слышу возню. Плевать, пусть поубивают друг друга, мне всё равно. Надавливаю пальцами на виски, чтобы выбросить всё это из головы, успокоиться.

Сбегаю вниз, видя Тейку. Прохожу мимо, чувствуя, как ветер жалит щёки, и сажусь в машину на заднее сидение.

Шелест присаживается рядом с широко распахнутыми глазами. Она не понимает, что происходит, но покорно просит водителя уехать отсюда. И это хорошо, даже секунды здесь я больше не выдержу. Меня трясёт от злости, обиды, оттого, что я полнейшая дура.

Оттого, что я сижу здесь и боюсь за Никиту, оттого, что ненавижу себя за эту провокацию, потому что это была она. Я сама виновата, не нужно было так себя вести. Я должна сидеть дома и никуда не лезть, должна ни с кем из них не общаться.

Но я решила, что имею право высунуться, почувствовать этот вкус нормальной жизни. Я и нормальность несовместимы. Я сорвала съёмки, рассорила друзей, хамила Тейке...

Что со мной не так? Что?

У дома быстрее вылезаю на улицу, не желая больше находиться рядом ни с кем, кто хоть как-то связан с Никитой. Но, похоже, Тея этого не понимает и плетётся следом.

- Чего тебе?

- Я хочу помочь, и ...

Слышу, как во двор въезжает машина, серый мерседес - минивэн. Я настороженно смотрю на колёса, которые словно крутятся в обратную сторону, и перевожу взгляд на Тею.

- Кто это?

- Эти люди, помогут наладить условия жизни, это хорошие люди. Тебе нужно жить в нормальных условиях, учиться... Никита сказал...

- Я просила тебя об этом? Просила? - дыхание сбивается, я ору на всю улицу, замечая, как делегация из дамочки в возрасте и пары мужиков приближается к нам.

- Ди, я хотела как лучше.

- Мне не нужна твоя помощь. Я никуда не поеду, поняла, никуда!

Оглядываюсь по сторонам, прикидывая, куда я могу убежать.

- Ты не так всё поняла...

Но я не слушаю, просто бегу в соседний двор. Бегу, чувствуя, как щёки обжигает слезами. Не хочу, не поеду. Я справлюсь со всем сама. Меня трясёт, ноги подкашиваются, но я бегу оттуда подальше.

Никита сказал... Никита. Как он мог? После всего просто сдать меня каким-то непонятным людям, как какого-то надоедливого хомяка...

Силы на исходе, я убежала настолько далеко, что ни одна собака меня не найдёт. Слёзы высохли, жалость к себе трансформировалась в уверенность и яркую ненависть к окружающим. Шмыгнув носом, перехожу дорогу, на другой стороне улицы есть Макдак, посижу там, поем, приведу себя в туалете в порядок и ближе к ночи вернусь домой. Вряд ли меня будут караулить там до утра.

Взяв на кассе чек с номером, нетерпеливо жду свой заказ, озираясь по сторонам. На душе скребут кошки, противно так, уши закладывает. Внутренности горят огнём от такого предательства, это предательство чистой воды. Друзья так не поступают. А кто тебе, Ди, сказал, что вы друзья? Ты лишь несуразное развлечение, как тот самый хомяк. Когда вырасту, обязательно заведу хомяка, назову Никитой и уморю голодом. Вот так, Шелест, одной своей командой, ты хотел загубить две жизни, мою и ещё не рождённого хомячка.

Забираю поднос и сажусь за дальний столик, подальше от людских глаз, тут есть перегородка, и меня совсем не видно. Пока ем, меня не покидают сомнения, они начали зарождаться, ещё когда я стояла в очереди. Может, это и не Шелест? Может, это инициатива его сестры? Судя по нашему с ней общению, золотая выскочка не сильно-то меня жалует.

Но если это не Ник? То получается… ничего не получается. Забудь о нём, Викторова, просто выкинь из головы, для тебя же так будет лучше. Ладно, я с этим разберусь, теперь мне предстоит найти работу, в бар к Жорину я не вернусь, не после всего. Этот полоумный кретин так и будет подкатывать ко мне яйца, а мне подобное на хрен не нужно. Совсем. В один прекрасный день я прижму их ему дверью, навсегда делая импотентом. И, думаю, таким поступком осчастливлю многих женщин, тех, кого он кинул, – явно.

Вымазав картошкой остатки сырного соуса из пластиковой баночки, вытираю руки салфеткой и надеваю на плечи рюкзак. Время девять, не думаю, что меня до сих пор ждут. Во двор ныряю настороженно, чуть что, и я готова бежать быстрее пули, но, слава богу, всё тихо. Поднимаюсь в квартиру, дома очередная гулянка, в этот раз слишком буйная. Тенью прохожу в глубь коридора, понимая, что дверь в моей комнате забаррикадирована комодом. Откуда он тут взялся? Затаив дыхание, прислушиваюсь к голосам, очень быстро сбиваясь со счета, их явно больше пяти. И что теперь делать? Набираюсь смелости и вхожу в освещённое пространство кухни. Отец первым поднимает голову.

- Во, пришла Дианка, давай нам пожрать сваргань, - хрипит пропитым голосом.

- Обойдётесь. Что за барахло там стоит? Зачем нам этот шкаф?

- Чего?

На кухне начинаются пререкания, они своими прокуренными и убитыми алкашкой мозгами ни черта не соображают. Выхожу из себя и направляюсь обратно в прихожую.

- Куда пошла? Стоять, я сказал.

Бегом оказываюсь у своей двери, начиная отодвигать комод, он пустой и полуразвалившийся, поэтому идет легко. Трясущимися руками достаю из кармана ключ, проворачивая тот в замке.

- Открыла, мужики, - бас позади вводит в ступор, но я стараюсь сбросить оцепенение, толкаю дверь с желанием побыстрее оказаться в комнате.

Перешагиваю порог, как меня со всей силы тянет назад.

- Деньги давай, я знаю, у тебя есть, - отец трясёт меня, как куклу, слишком сильно сдавливая плечи, - давай! – отталкивает к стене, наступая.

- У меня нет, нет, - вжимаюсь в стену, - я всё истратила, нет у меня ничего.

Страх перерождается в агрессию, мне становится плевать, инстинкт самосохранения улетучивается на раз-два, и я нагло иду ему навстречу, выставляя вперёд ладони. Руки сами по себе толкают его в грудь. Пьяное тело пошатывается. А потом наотмашь бьёт куда попало. Попадает в солнечное сплетение, я не могу вдохнуть, чувствую боль, невыносимую. Меня складывает пополам, а отец продолжает лупить меня по спине, почти размазывая по полу. Его грязный сапог с невероятной силой бьёт мне в живот, я скручиваюсь, пытаясь закрыть себя руками, поджимаю колени, и следующий удар уже приходится на лодыжку. Адская боль, кажется, я чувствую хруст костей, ору как ненормальная, пугая тех, кто собрался кружочком посмотреть, как этот урод меня калечит. Мои вопли, видимо, не входили в их планы. Они шугаются и, оттаскивая отца в сторону, начинают бормотать о ментах, соседях…