— Возьмите, — сказал он, пошел к буфету, на котором стоял кувшин, налил ей немного вина и разбавил его водой. Принес его вместе с тарелкой сушеных абрикосов и орехов, поставил возле ее руки.

Рехина выпила немного разбавленного вина и поставила чашку.

— Вскоре после смерти мамы Марк сказал, что отправляется с сеньором Франсеском де Сервианом сражаться на Сардинию. Я просила его не уезжать, а он сказал, что ему надоело быть бедным и что пока я не оправлюсь от смерти матери, нам не следует вступать в брак, потому что со мной будет трудно жить. Сказал, что ему надоели бедность и невзгоды. Что лучше погибнет на войне, чем будет постоянно работать и оставаться бедным и жалким.

— И вам было не к кому обратиться?

— Не к кому, — ответила Рехина. — Папа был так подавлен, что я не хотела добавлять к его горестям свои. А потом, когда мы узнали от сеньора Франсеска, что сделал Марк, я не могла даже произносить его имя, потому что папа начинал кричать, какой он никчемный и лживый, что надеется, он умрет там бесславной смертью в какой-нибудь драке, а это мне совершенно не помогало.

Слезы ее уже высохли, она смотрела в окно на ясное небо, словно видя написанную там историю своей жизни, пусть и краткую. Не глядя на тарелку, взяла орех, съела его и выпила немного вина.

Поздним утром на другой день, в Великую пятницу, Лука увидел Рехину во дворе под лучами яркого солнца, склонявшейся над грядками с травами.

— Бедняжки, — сказала она. — Я им совсем не уделяла внимания. Сейчас выдергивала сорняки и поправляла их. Кажется, теперь они выглядят лучше.

— Травы ценят внимание, — сказал Лука. — Но вам не следует переутомляться. Давайте посидим в тени, выпьем чего-нибудь холодного.

— Я принесу питье, — сказала Рехина. — Поскольку приводила в порядок травы, я приготовила мятно-лимонный напиток к приходу папы из церкви.

Она вернулась с полным до краев кувшином, двумя чашками, а потом принесла небольшое блюдо, полное орехов и фруктов.

— Вы ничего не рассказывали о себе, — сказала девушка. — Я даже не знаю, откуда вы. Кто-то сказал, что из Севильи, но по вашему говору непохоже.

— Я вырос не в Севилье, — сказал Лука. — И почти не помню этого города. Но свою историю расскажу позже. Сейчас важно, как вы себя чувствуете.

— Самая мучительная боль…

— Какого рода эта боль? — спросил он, пристально глядя на нее. — Можете сказать мне?

— Вот здесь, — сказала она, коснувшись талии, — и здесь, — она дотронулась до груди. — В течение нескольких месяцев было такое ощущение, будто на эти места наваливают громадные камни, я едва могла двигаться, дышать и глотать. Теперь стало легче, и сейчас я ничего не ощущаю. Бываю оцепенелой, если никто не напоминает о моем несчастье, а когда напомнят, не могу удержаться от плача. — Она взглянула на Луку, в глазах ее на миг блеснули слезы. — Но это лучше, чем боль. И пребывание на огороде помогло мне. — Рехина взяла сушеный абрикос и принялась грызть его. — Вы разбираетесь в травах. Как думаете, мята оправится? Она так заросла сорняками, что едва не погибла. Я почти всю ее использую для этого напитка.

— Да, — ответил Лука. — Мята очень сильная. После удаления сорняков она быстро оправится, вот увидите. Как сильные люди, которых гнетут заботы, оправляются, когда кто-нибудь поможет им покончить с некоторыми из них. Люди и травы, — улыбнулся он. — И тем, и другим время от времени нужна небольшая помощь.

— Сеньор, вы читаете мне проповедь, — сказала Рехина и впервые почти за год улыбнулась.

Следующий день начался проливным дождем, дождь сменился порывистыми ветрами, а затем ярким солнечным светом и вереницами быстро несущихся туч. Ромеу поднялся рано и работал без перерыва до обеда.

— Ну вот, — сказал он. — Я завершил большой заказ сеньора Эфраима, осталось только последний раз прошлифовать прилавок и отполировать. Это может подождать до понедельника. До тех пор будем отдыхать. Я купил превосходный кусок баранины для завтрашнего пиршества.

После скромного обеда и отдыха Рехина надела одно из лучших платьев и вошла в кухню, где сидели занятые разговором ее отец и Лука. Поглядела сперва на одного, потом на другого.

— Я обратила внимание, что вышло солнце. Ветер как будто высушил дорожки. Подумала, что будет приятно выйти на вечернюю прогулку. Может, пройдемся немного вдоль реки.

— Превосходная мысль, Рехина, — сказал ее отец. — Я не замечал, как стало приятно на открытом воздухе. Пойдемте все.

И они пошли к реке медленно, поскольку девушка быстро уставала.

— На улице так мало людей, — прошептала она.

— Потому что до полудня погода была облачной и дождливой, — сказал ее отец.

— Папа, что это за человек? — спросила она, указав подбородком на переходившую мост группу. — Должно быть, приезжий.

— Который? — спросил Ромеу.

— Со светлыми волосами и темной бородкой, — сказала она, указывая. — Вчера, когда проветривала постели, я видела, как он шел по улице к воротам.

— Я не вижу его. А вы, сеньор Лука?

Лука уставился на людей на мосту.

— Нет, — сказал он. — Подумал было, что это старый знакомый, но он совсем не похож на него. Я ведь до сих пор не знаю, кто приезжий, а кто родился и вырос в этом городе, — добавил он извиняющимся тоном.

— Мне нужно почаще выходить, — сдержанно сказала Рехина. — Пока я не стала такой же никого не знающей, как сеньор Лука.

Отец взглянул на нее и готов был поклясться, что она ему подмигнула.

— Пожалуй, нам следует возвращаться, — сказал он. — Пока ты не устала с непривычки.

И тут впервые начался разговор о них. Соседи ожидали, что очередной вестью о Рехине будет известие, что ее нужно хоронить. А тут она появилась, исхудалая, не та оживленная девушка, какой всегда была, но вышедшая на улицу, с легким румянцем на щеках от свежего воздуха, ветра и солнца.

На другое утро она поднялась и надела лучшее платье. Тщательно привела в порядок волосы и вуаль.

— Это платье не впору мне, — сказала она, войдя на кухню, где сидел ее отец. — Смотри, папа. Висит, как мешок.

— Тебе нужно либо ушить его, либо нарастить мяса на костях, — сказал со смехом Ромеу. — Но, по-моему, оно смотрится на тебе хорошо. Идешь с нами к мессе? Сегодня пасха.

— Знаю, папа, что пасха, — сказала она. — И, конечно, пойду.

Теперь ее шаг был немного быстрее, и она была не такой бледной, это замечали все встречные.

— Просто чудо, — сказала одна домохозяйка другой. — Я слышала, он лечил ее какой-то своей особой смесью и за неделю вытащил из могилы.

— Интересно, сможет ли он сделать то же самое с моей женой, — сказал один торговец. — На свете нет более жалкой, молчаливой женщины, чем она. Приятно было бы увидеть ее оживленной.