Они сели с еще тремя пассажирами в следующую шлюпку, и их быстро доставили на борт «Санта-Фелиситат», широкого, осевшего на корму двухмачтового судна, покачивающегося под северо-западным ветром. Всех четверых скорее загнали, чем проводили, в крохотную каюту на корме. Там были две деревянные койки и крюки для двух гамаков.

— Думаю, — сказал Саломо, садясь на койку, — что мы вот-вот отплывем. Им нужно, чтобы мы не мешались.

С громкими, неразборчивыми криками членов команды, со скрипом, стоном и перестуком дерева, металла и канатов паруса были подняты. Скрип корпуса принял ритм, который Даниель сразу же узнал, его усиливал плеск воды о дерево. Они плыли при благоприятном ветре, несшем их на юг, к порту Мальорка. Даниель прислонился спиной к стенке каюты и стал радостно подсчитывать, как скоро вернется домой. Потом обнаружил, что он дома, сидит во дворе под ярким солнцем, и что-то давит ему на затылок. Открыл от боли глаза и с глубоким вздохом вспомнил, где находится.

Потому что твое тело полно яда.

Ветер медленно нес их из порта под крики и суету команды.

— Что происходит? — спросил Даниель. — Почему все так расстроены?

— Они не расстроены, — ответил Саломо. — Возможно, раздражены. Если б мы шли в Геную, лучшего ветра и желать было бы нельзя. Но для пути к островам он не самый лучший.

— А плыть в Геную они не хотят, — заметил Даниель.

— Особенно в Геную, где многих вполне могут повесить за различные деяния, которые генуэзцы могут назвать пиратством. Однако команда на этом корыте толковая, она может сделать многое, даже если ветры не особенно благоприятны.

И словно эти слова представляли собой некий вызов, парусина наверху зашелестела; вымпелы несколько раз бесцельно колыхнулись и повисли. Ветер стих.

— Что теперь? — спросил Даниель.

— Теперь ничего, — ответил Саломо. — Разве что сядешь в шлюпку и возьмешь нас на буксир, — добавил он с громким смехом. — Но не волнуйся. В это время года мы должны где-нибудь найти ветер.

Судно мягко покачивалось в безветренном море в течение самой долгой половины дня в жизни Даниеля. Деятельность на борту замедлилась, а потом прекратилась совсем. Работали только впередсмотрящий на своем посту, матрос, бессмысленно стоявший у штурвала, и первый помощник, слонявшийся по палубе и скучающе поглядывавший на членов команды.

Едва команда поужинала, как вдруг резкий порыв ветра защелкал повисшими вымпелами и стал устойчивым. Поднялся крик. Праздные члены команды бросились к канатам и вантам. Казалось, за несколько секунд паруса были подняты и наполнились ветром; широкое, массивное, неуклюжее судно, которое Даниель клял в течение примерно восьми часов, превратилось в летящую над водой морскую птицу. Потом в утро пятницы, на третий день после отплытия из Барселоны, слева на горизонте замаячили скалы.

— Что это? — спросил он.

— Острова, — ответил матрос, сидевший, прижавшись спиной к борту, и чинивший парус. — К которым мы держим путь.

— Когда будем там?

— Сегодня до вечера.

— Мне говорили, что плавание продлится дольше, — сказал Даниель. — Возможно, намного дольше.

— Может быть, — сказал матрос. — Если потеряем ветер. Такое часто случается.

Однако к тому времени, когда город неторопливо готовился приняться за послеполуденную работу, Саломо и Даниель поднимались к нему от гавани.

— Вот улица, которая приведет тебя к воротам гетто, — указал Саломо. — Когда войдешь в него, можешь спросить о нужном тебе человеке. Я бы сопроводил тебя и дальше, но, к сожалению, у меня срочное дело в другом месте. Имей в виду, это судно возвращается в Барселону рано утром в пятницу, если ничего не случится. Появишься, так капитан возьмет тебя на борт.

Попрощавшись со своим провожатым, Даниель с большим любопытством вошел в гетто города Мальорка, где ему нужно было найти дом некоего сеньора Маймо.

Под ярким солнцем гетто представляло собой полную жизни массу разноцветья и шума. Площадь у ворот была заполнена торговцами, покупателями, прохожими и раздраженными матерями, с трудом удерживающими вырывающихся детей. Те, кто замечал Даниеля, смотрели на него с легким любопытством. Ища тени и прохлады, он свернул в приятную улицу, достаточно широкую для проезда запряженной волами телеги, с высокими, узкими домами, во многих из них были оживленные лавки и мастерские.

Мордехай сказал, что дом сеньора Маймо, один из самых больших, виден от дворца. Даниель миновал школу, достаточно большую, чтобы там училось много детей, затем синагогу, способную вместить много прихожан, но не мог найти ни дворца, ни дома, похожего на тот, который искал. Наконец он остановился у лавки и мастерской сапожника, там человек лет пятидесяти с обветренным лицом сидел на скамье снаружи, работал над сандалией большого размера.

— Судя по величине обуви, у вас крупный заказчик, — весело сказал Даниель. — Если кошелек у него так же велик, как все остальное, я бы хотел шить для него перчатки.

— Вы перчаточник, молодой человек? — спросил сапожник мягким голосом островитянина.

— Да. Меня зовут Даниель.

— Перчаточников у нас здесь много.

— Познакомиться с ними мне было бы наверняка интересно и выгодно, — сказал Даниель. — Но я не ищу здесь работу. Уплываю в следующую пятницу. Может, скажете, где найти их лавки, если у меня найдется время посетить их?

— Вон там, — ответил сапожник и снова принялся за сандалию.

— Не могли бы указать мне и дом сеньора Маймо? — спросил Даниель. — У меня письмо к нему.

— Здесь его не найдете, — ответил сапожник и выплюнул дратву, которую держал во рту. — Тут недостаточно роскошно для этой семьи. Если пойдете этой дорогой к дворцу, найдете его, — ворчливо добавил он, указав подбородком направление, и взял другую дратву.

— Спасибо за любезность, — поблагодарил Даниель.

Но сапожник смотрел на свою работу и молчал. Разговор прекратился.

Ворота Даниель нашел без особого труда. За ними была большая площадь с расходящимися от нее улицами, любая их них могла вести к его цели. Взгляд Даниеля упал на остроглазого оборвыша лет восьми-девяти, выпрашивающего у прохожих монетки. Он достал из кошелька мелкую монету и показал мальчишке, держа ее достаточно далеко, чтобы тот не мог ее выхватить.

— Знаешь дом сеньора Маймо? — спросил он.

— Богатого еврея?

Даниель кивнул, подумав, что друг сеньора Мордехая скорее всего богат.

— Конечно, — сказал мальчишка. — Его знают все.

— Все, кроме меня, — сказал Даниель. — Проводи меня к этому дому, если он окажется тем самым, монетка твоя.