Начо поднял руку в знак благодарности. Монтемайор продолжил:

– В любом случае данных много. Возможно, будет лучше, если ты будешь задавать вопросы, Диана.

Я скрестила ноги и переложила в левую руку маленький ноутбук – а он помещался у меня в ладони, – чтобы правой почесаться под маечкой на бретельках.

– На самом деле, парни, вопрос у меня один, – сказала я. – Что мне сделать, чтобы порвать его в клочья за три дня?

– Вот придумаешь сама этот способ – и нам расскажешь, – откликнулся Начо.

– Дорогой ученик, – встрял Монтемайор, – сеньорите Бланко альфа нужна раньше, чем омега.

– О’кей, папочка.

Монтемайор фыркнул и снова приподнял бровь, откидываясь в кресле. Было заметно, что лет ему побольше, чем Начо, но не настолько, чтобы годиться тому в отцы. Несмотря на его лысину и седоватую бородку, немногочисленные морщинки и еще упругая кожа выдавали сорок с небольшим, хотя и подпорченные выпирающим животиком. Одевался он всегда удивительно небрежно и предпочитал (неведомо почему) милитаризованные жилеты и брюки-камуфляж, то и другое – нашпигованное карманами. Полную противоположность представлял собой Начо Пуэнтес – одетый, как манекен, из тех, что с легкостью можно себе представить в витрине шикарного бутика. Густая копна черных, зачесанных назад волос, смуглая кожа и черные глаза. Тело его, как у солиста балета, было подчеркнуто дорогими костюмами (на этот раз – приталенным коричневым от Армани) и отличалось столь совершенной красотой тридцатилетнего мужчины, что это казалось почти пошлым. Поговаривали, что он гей и что его любовник – не кто иной, как Монтемайор, однако я подозревала, что слух этот порожден завистью представителей мужского пола, склонных навешивать ярлык гомика каждому древнегреческому богу, встреченному ими на планете Земля.

Одно было верно: эти двое являлись лучшими профилировщиками всей европейской полиции, а для меня сейчас только это и имело значение. Потому что Наблюдатель был самым худшим из всего, что появилось в Европе за последнее время.

– Итак, что нам известно? – Монтемайор выстукивал что-то на маленькой клавиатуре своего ноута. – Нам известно, что это мужчина, кавказец, возраст – около сорока лет, привлекательной внешности, здоровый, умный, с высокими доходами… В общем, почти как наш Начо, – подвел он итог.

– Мое финансовое положение пока недостаточно высоко, dear professor[20], – вставил слово Начо.

– И надеюсь, для твоего же блага, что между вами существуют и другие различия, – отозвался Монтемайор. – У него имеется хорошо оборудованный дом, в несколько этажей и с подвалом или, что тоже возможно, двухуровневым подвалом. Вероятнее всего, дом расположен в окрестностях Мадрида, с меньшей вероятностью – в граничащих с Мадридом провинциях. Филик Жертвоприношения…

– И еще какой! – поддакнул Начо. – Использует веревки даже для того, чтобы зафиксировать голову жертв.

– Оставим его извращения на десерт, дорогой ученик. Сначала – альфа.

– All right[21]. А еще у него слюнки текут от черных топов, ремней, G-strings…

Монтемайор с упреком взглянул на коллегу.

– G-strings, – буркнул он. – Стринги, дьявол! Говори по-человечески, черт побери.

– Sorry, daddy…[22]

– В настоящее время живет один. Мы с Начо склоняемся к тому, что он скорее вдовец, чем ГР.

Я подняла глаза от монитора своего ноутбука:

– ГР?

– «Гребаный разведенный», – пояснил Начо, и оба расхохотались. – Судебные иски, драки за детей, астрономические алименты – в общем, сама понимаешь…

– Мы думаем, скорей всего, его жена исчезла с лица земли.

– Мы думаем, скорей всего, он сделал так, чтобы она исчезла, – уточнил Начо.

– Но не знаем, когда именно. Возможно, она стала его первой жертвой. – Монтемайор пожал плечами. – Ему понравилось, вот он и продолжил. На самом деле его эволюция отмечена знаками «Бирона-клятвопреступника», – процитировал он менторским тоном. – Мы не знаем, когда он начал, возможно, еще в юности, но со временем усовершенствовал свои ритуалы и ускорил ритм. Возможно, поначалу он странствовал, и все происходило нерегулярно. Сейчас он «Бирон» и у него есть свое постоянное место, свое «королевство». Мы полагаем, что это его дом, и именно потому считаем, что он разделен на две части: одна, верхняя, – для сознания, другая, нижняя, – для желаний.

Это я записала. Я знала, что Монтемайор имеет в виду исследование Виктора Женса о шекспировской комедии «Бесплодные усилия любви», в которой король и трое его придворных клянутся вести аскетичную жизнь, посвященную наукам, пока от своих намерений их не заставляет отказаться вмешательство четырех дам французского двора. Первым из четверых, кто решился нарушить клятву, стал персонаж по имени Бирон, и Женс назвал его именем тип преступника, который после долгого воздержания выпускает на свободу свой псином, да так, что ничто не может его остановить. Скрестив ноги, с ноутбуком на коленях, я выстукивала на клавиатуре: «Это Бирон; миновал этап подавления желаний Жертвоприношения. Сейчас все сконцентрировано в его доме, предположительно в нижней части».

Я мягко прервала Монтемайора и спросила, может ли так оказаться, что эта особенность связана с филией Взгляда, той самой, что, согласно Виктору Женсу, была ключом и символом этой комедии. Перфис согласились с моим предположением.

– Тем не менее и в этом случае нельзя сбрасывать со счетов важность визуального контакта, Диана, – уточнил Монтемайор. – Я не хочу сказать, что ему не понравится, если ты будешь на него смотреть, но его сознание в какой-то точке выжжено псиномом, и это усилило осознание им себя как доминирующего субъекта.

– Как и ритм его активности в качестве сексуального маньяка: девятнадцать жертв за восемь месяцев, – присовокупил Начо.

– Двадцать, если прибавить Элису, – сказал Монтемайор.

Я немного отвлеклась, размышляя о том, что хорошо бы снова пролистать старое исследование Мура, посвященное технике Взгляда, и мне пришлось попросить их повторить последние цифры. И я почувствовала, как меня охватывает дрожь.

– По моим сведениям, их было всего двенадцать, – проговорила я.

В воздухе между профилировщиками появился виртуальный монитор с двадцатью разложенными, словно игральные карты, лицами.

– В Управлении внутренних дел решили замести сомнительные случаи под ковер, чтобы не усиливать панику, – пояснил Монтемайор, – но штука в том, что это не только проститутки и не только иммигрантки. У нас есть несколько испанок, одна туристка-француженка, одна польская гимназистка, одна русская…