Догадка сия настолько овладела воображением Электровеника,что и потом, когда приехала милиция, он беспрестанно требовал снять с бутовогокамня отпечатки пальцев и обследовать ту сторону ограды на предмет следов женскихтуфель.

– Она всегда вот на такенных каблучищах таскается! – азартноорал Валерка, растопыривая пальцы. – Вот на такенных, сантиметров двенадцать!

Он вконец достал милиционера, и тот не поленился –зашел-таки за ограду. Валерка увязался следом. Воротились оба весьманедовольные друг другом, и инспектор сообщил, что на сухой, закаменелой глинеженских следов нигде не обнаружено, зато разнообразные мужские имеются вбольшом количестве.

Струмилин тогда довольно глупо ухмыльнулся, и это показалосьменту подозрительным. Он сразу принялся расспрашивать, застрахована ли машина,а если да, то на какую сумму. К счастью, Струмилин никогда не отличался житейскойпредусмотрительностью, и, как ни настаивала мама в свое время насчет страховки,руки до этого у него так и не дошли.

Теперь он не мог понять, к добру сие или к худу. Мать,конечно, испилит его вдоль и поперек, да и самому не очень-то весело… С другой стороны,как пришло, так и ушло. Они ведь и знать не знали, что на них свалитсянаследство после смерти маминой сестры, с ней мать всю жизнь была в такихплохих отношениях, что они даже не переписывались. Об этой смерти струмилинскаямамаша узнала совершенно случайно, уже спустя два месяца после сестриныхпохорон. Поскольку она являлась женщиной законопослушной, то заявила о своихправах на наследство – совершенно не корысти ради, а токмо ради буквы закона. Ичерез положенный срок неожиданно для себя получила в полное пользованиеоднокомнатную квартиру в городе Двинске Архангельской области и этот побитый«Москвич».

Русский Север теперь как бы никому не нужен, и народ с этихмест бегом бежит, поэтому квартиру удалось продать за чисто символическуюсумму, да еще черт знает сколько денег уплатить за переоформление документов.«Небось Раечка в гробу перевернулась», – поджимая губки, бросила мать – женщинанепримиримая. Она посоветовала сыну продать «Москвич» хоть за какие деньги,потому что «Раечкино наследство впрок все равно не пойдет».

Да, маманя, как всегда, оказалась жестоко права, и Струмилиннаходил нечто мистическое в том совпадении, что каюк «Москвичу» настал именнона кладбище – ведь его прежняя хозяйка тоже пребывала именно на кладбище!Правда, в городе Двинске Архангельской области, а не в Северолуцке Московской,но какая, по большому счету, разница? Всякому мертвому земля – могила, гласитпословица, так не все ли равно, какая это земля?

Разумеется, он не стал отягощать следствие версией о вмешательственечистой силы, но не поддержал и Валеркины подозрения насчет Сони. Пирог,однако, придерживался Валеркиной версии, и соединенными усилиями они вынудилиинспектора пообещать вызвать на допрос Соню Марме… – тьфу, Струмилину после техотвратительных фотографий почему-то все время лезла в голову всем известнаяСонечка Мармеладова с ее драдедамовым платочком на худеньких плечиках! – СонюАверьянову, конечно!

А вот вопрос, верил ли Струмилин, что «москвичок»раскурочила Соня? С кладбища уходила она, конечно, в жалком состоянии, но сдругой стороны, от такой твари всего можно ожидать. Да, забавные сюрпризыуготовил для него город детства, да еще разные совпадения имели место быть: какначался Северолуцк встречей с милицией, так и закончился! Презабавнейшиесовпадения…

– Пройдемте в купе, билетики приготовим, – перебил его мыслиприказ хорошенькой пигалицы в форме – проводницы вагона. У нее точеноенадменное личико, миниатюрная фигурка – девочка на славу, только вот волосы,сильно обесцвеченные и чрезмерно взбитые, как яичный белок для безе, портиливпечатление. Пилотка колыхалась где-то на затылке и не падала лишь потому, чтонакрепко пришпилена или приколота.

«А может, даже пришита или приклеена», – подумал Струмилин,пряча очередную неуместную улыбку и входя в купе, где довольно крепко пахлокакой-то алкогольной дешевкой.

– Так, место тридцать третье. – Сморщив нос, проводницаприняла билет и деньги за постель от невзрачной женщины лет пятидесяти впоношенном темном платье. – Тридцать четвертое… Ваше? – Взгляд, брошенныйдевушкой на Струмилина, заставил его слегка примириться с дурацкой прической иэтим пришитым (а может, приклеенным) «пирожком». – Тридцать пятое, кто у нас натридцать пятом?

– Я! – гортанно сказал толстяк с игривыми черными глазами,крепко прижимавший к животу портфель. Вот таких-то, черноглазых, и вдохновляютобесцвеченные, высоко взбитые волосы на всяческие безумства!

Но, увы, глаза барышни в пилотке неприступно остекленели, ивсем, в первую очередь толстяку, стало ясно, что у него нет никаких шансов.

«Не он ли так налакался? – от нечего делать подумалСтрумилин, приглядываясь к соседу. – Вроде нет. Тетенька тоже не похожа навыпивоху. Стоп, а может, это от меня?.. Да вряд ли, я пил-то всего ничего, да стех пор часа три прошло, не меньше, и зубы я почистил, и «диролку» жевал».

– Постель берете? Четырнадцать рублей. Если можно, безсдачи. Хорошо… А кто у нас там спит, на тридцать шестом месте? Эй! – Проводницапривстала и подергала за край красного трикотажного платья, свесившийся сверхней полки.

Обладательница платья лежала на одеяле прямо в платье,поджав босые пыльные ноги и отвернувшись к стенке.

– Да она спит. Я первая пришла, а она уже тут лежала. Вот еебилет, – вмешалась невзрачная женщина, углядев на столике бледно-оранжевыйлисток. – И деньги за постель. Как раз без сдачи.

– Хорошо, – рассеянно сказала барышня в пирожке, заталкиваясвернутый билет в карманчик своего коричневого кожаного бювара, или как тамназывается эта штуковина у проводниц? – Но что-то я не припомню, как онасадилась. Хотя я пару раз отходила, сменщица производила посадку… Ну ладно,пусть спит, билет есть – это главное.

– Девушка, как бы умыться? – деликатно поинтересовалсязаметно поерзывающий толстяк.

– Туалеты откроют через тридцать минут, когда кончитсясанитарная зона, – непререкаемым тоном сообщила проводница.

– Ничего себе! – проворчал толстяк. – И кондиционера нет,духота какая, винищем разит!

– Кондиционер включат через час. А насчет винища… кто-то извас весело проводил время, железная дорога тут ни при чем, – пожала плечамипроводница. – Чай пить будете?

Струмилин обрадовался: в горле пересохло.

– Я – да, спасибо.

– Мне тоже принесите, – кивнул толстяк.