– Девушка, ну что вы так кричите? Паспорт дайте. Ваша какфамилия?

– Литвинова, – почему-то злорадно подсказала из коридораЛюдочек. – Место тридцать шестое, фамилия Литвинова.

Струмилин снова тихонько присвистнул.

Омоновец покосился на него, но ничего не сказал и вытянулиз-под подушки, на которой спала Литвинова, плоскую черную сумочку с длиннымремешком.

– Позвольте? – Он осторожно, двумя пальцами, вытянул оттудапаспорт в зеленой обложке: – Ваш? Так, правильно, Литвинова Лидия Дмитриевна,год рождения тысяча девятьсот семьдесят третий, место рождения городКомсомольск-на-Амуре, прописка нижегородская… Все нормально.

Струмилин только головой покачал.

Литвинова Лидия Дмитриевна с прежним тупым изумлениемоглядывала купе, рассеянно потирая горло, – на нем виднелась слабая краснаяполоса, словно кожа здесь была содрана.

– Ничего не понимаю, – прохрипела она. – Ни-че-го…

«Я тоже», – подумал Струмилин.

– Ладно! Все! – пронзительно закричала из коридорапроводница, у той, похоже, окончательно лопнуло терпение. – Антон, гони ты ихвсех в шею! Мне уходить надо! Домой! А еще уборка!

– Так начинай убираться, Людочек, – миролюбиво сказаломоновец Антон. – С другого конца вагона и начинай. А я сейчас документикипроверю – и отпущу товарищей.

Толстяк по фамилии Бордо вдруг вскочил со своей полки и,драпируясь в простынку на манер древнеримской тоги, вылетел в коридор.

– Девушка, откройте мне туалет! – простонал он. – Вам жехуже будет, если…

Все-таки «пирожок» Людочка держался отнюдь не на пустойголове: не поперечившись ни словом, проводница метнулась в тамбур.

Антон с сержантскими погонами хмыкнул и сунул паспортЛитвиновой Лидии Дмитриевны в черную сумочку. Однако он сделал неосторожноедвижение и чуть не уронил ее. Оттуда выпал зеленый патрончик с аэрозольнымидухами под названием «Опиум» и еще что-то блестящее, круглое.

– Ой, извините. – Антон собрал вещи с пола и загляделся назолотой перстенек с изящной печаткой. – Что ж вы кольца так неаккуратнокладете? Потеряете и не будете знать где.

– Боже мой! – воскликнула вдруг больная Чуваева, про которуювсе уже позабыли. – Но ведь это мое кольцо! Мое! Там и гравировка есть, трибуквы: ВКЧ, вэ-ка-че.

– Вэ-че-ка, – машинально поправил Антон.

– Какое вэ-че-ка?! Вэ-ка-че! Валентина Кирилловна Чуваева!Это я!

– Есть такая гравировка, – согласился Антон.

– Вы зачем взяли мое кольцо? – жалким голосом вопросилабольная Чуваева, возмущенно глядя на Лидию Литвинову. – Вы что, с ума сошли? А…а…

Словно вспомнив что-то, она привскочила на полке и сунуларуку под подушку. Вытащила оттуда потертую сумку – видимо, все женщины в мирепрячут в поездах сумочки под подушки! – нервно дернула «молнию» и простонала:

– Кошелька нет! Меня обокрали! Она меня обокрала!

– Деньги свои проверьте, – скомандовал Антон Струмилину ивернувшемуся толстяку – негромко, но так веско, что они безропотноповиновались.

Струмилин сперва похлопал по карманам пиджака, потомвывернул их, но напрасно – бумажник исчез. Та сотня сохранилась только потому,что завалялась в джинсах.

– Пусто-пусто, – доложил Струмилин, косясь то на заспанноелицо Литвиновой, то на толстяка, бестолково копающегося в карманах и впортфеле, шепотом причитающего:

– Все деньги! Бумажник! Карта «Виза»! И… о «Ролекс», мой«Ролекс»!

Он выставил вперед загорелую волосатую руку, на запястьекоторой остался только бледный след – здесь, очевидно, и находились преждечасы.

Омоновец Антон, парень деловой, велел всем предъявить багаж.У заторможенной Литвиновой, изумленного Струмилина и ошеломленного Бордоникакого багажа изначально не было, только у последнего оказался портфель спачкой каких-то бланков и несессером.

У Чуваевой имелась при себе скромная дорожная сумка с убогимбарахлишком: два платья, теплая кофта, бельишко, чулки, умывальныепринадлежности в полиэтиленовом мешочке. Тут же лежала большая коробка дорогихконфет, перевязанная золотистым шнуром. Не дожидаясь просьбы омоновца, Чуваеваоткрыла коробку. Конфеты лежали в серебряных и золотых гнездышках и выгляделивесьма аппетитно.

– Это мне сестра подарила, – всхлипнула Чуваева. – Я сеструнавещала.

Ни денег, ни бумажников, ни «Ролекса» нигде не обнаружили.

– Как же теперь жить? – расплакалась Чуваева. – До зарплатыеще две недели, а с книжки я давно все сняла…

– «Виза»! – хлопнул себя по голове Бордо. – Надо срочнопозвонить в банк – вдруг в каком-нибудь банкомате уже снимают деньги по моей«Визе»!

– Да ничего она не снимает, вон же она сидит, – громкофыркнула из коридора Людочек, глядя на Литвинову.

Полуголый Бордо побагровел:

– Где мои деньги? Где моя «Виза»? Где мой «Ролекс»! Куда тыих спрятала?!

– Сейчас из отделения позвоните в банк, – успокоил егоАнтон. – В отделение пройдем, протокольчик составим. Одевайтесь, товарищи,собирайте свои вещички, выходите, надо обыскать купе.

– Подождите, – простонала Чуваева. – Извините… Мне нехорошо,мне тоже надо… в туалет.

Ее бледные щеки залились краской.

Людочек в коридоре издала нечленораздельный звук, норешила-таки вторично проявить человеколюбие и вышла в тамбур, куда вслед за нейсо стонами потащилась несчастная Чуваева.

– Слезайте, гражданка Литвинова, – скучным, официальнымголосом приказал сержант Антон, глядя наверх и делая приглашающий жест. – Вызадержаны по подозрению в хищении имущества этих граждан.

– Что? – прохрипела Литвинова, неуклюже спускаясь с полки ичуть не падая на Струмилина. – Что он сказал?

– Что слышали, – холодно ответил Струмилин, размышляя, всамом деле она его не узнает или просто делает вид.

Она тупо кивнула и принялась шарить глазами по полу,отыскивая свои босоножки.

Сам не зная почему, Струмилин не мог на это смотреть.Нагнулся и вытащил красные туфельки оттуда, куда вчера запихал их. Они так истояли рядом с запасным матрасом.

Литвинова машинально обмахнула ладонями босые ступни иобулась.