ответил, и я почти ужаснулась, что он так громко говорит, но потом вспомнила, что слышу только я.

– Здесь картин на каждом квадратном метре, – зашипела в панике.

– Есть репродукции Айвазовского?

Офигеть! Я медсестра, а не искусствовед. Но ладно, стоит попробовать, я все-таки из Питера – культурная столица. Айвазовский вроде бы был маринистом, а море изображено только на одной картине.

– Есть, – немного неуверенно ответила я.

– Это неаполитанский залив?

Ну Ромочка дает! Если он был в Неаполе, то не стоит этим кичиться в такой момент.

– Вулкан же там? – когда я остыла, додумалась спросить.

– Да, и изображен там закат.

– Или рассвет, – присмотрелась я.

– Нет, это закат. Папина любимая картина. Смотри за ней.

Ромочка сказал, что это репродукции? Пусть это будет так, а то портить картину, которая стоимостью в мою столетнюю зарплату, не хочется.

Я аккуратно подергала ее сначала справа, потом – слева. Аллилуйя, она поддалась. И за ней действительно был сейф.

– Я нашла, – скорее себе сказала.

– Отлично, – отозвался Ромочка. – Теперь налей себе стакан водички.

– Что? – не поняла я, но покосилась на графин на подоконнике.

– Сейф механический?

– Какой?

В ухе послышался тяжелый вздох. Ну в сейфах я точно не разбираюсь!

– Вращающаяся ручка со шкалой?

– Как в фильмах, – подсказала я.

– Да, слава папе, – с облегчением сказал Ромочка. – Вот теперь наливай воду.

– Угу, – согласилась наконец-то, потому что в горле реально пересохло.

Выпив целый стакан, я почувствовала себя лучше, но счастье мое было недолгим, потому что Ромочка снова проник мне в голову:

– Ты оставь чуток для сейфа.

– В смысле?

– Доводилось ли тебе изучать физику?

– В школе.

– Тогда бери стакан и поставь его на сейф, место есть?

– Есть, – прощупала я место.

– При попадании в нужную выемку произойдет минимальное колебание в центре стакана, типа воронки, только едва заметной.

– И как я это увижу в темноте? – возмутилась я.

– Физика, Вика, физика. Дай глазам привыкнуть, потом от отсвета фонаря твой глаз уловит малейшее изменение.

Минут двадцать я гипнотизировала стакан, а затем начала крутить ручку. И снова этот умник оказался прав: все мои органы чувств накалились до такого предела, что я почувствовала бы сейчас попадание и обостренным слухом.

– Семнадцать, тринадцать, – вслух произнесла, открыв дверцу.

– Будь я психологом, – тут же последовал ответ, – то догадался бы. Это наши с Ксенией дни рождения.

– Спорим, ты родился в пятницу тринадцатого? – не удержалась я, проводя рукой по полкам.

На верхней ничего, на средней тоже, а вот на нижней записная книжка.

– Да, именно в пятницу тринадцатого, – услышала приятный баритон со стороны двери и даже подпрыгнула, ударившись плечом о дверцу сейфа. – Видимо, мое новшество в офисе сработало.

– Эм… здрасьте, – кивнула я, прижимая к груди записную книжку.

И что сейчас делать? В голове не было ни единой мысли. Точнее, они носились, прыгая, как блохи, но ни одну я уловить не могла.

– Виктория, Виктория… – покачал головой Тимур Оскарович, закрывая дверь, и я тут же почувствовала себя в ловушке.

Щелчок выключателя, и мне пришлось зажмуриться от яркого света. Но записную книжку я так и не выпустила из рук.

– Вика, какого черта?.. – услышала я Ромочкин голос.

– Лысого, – брякнула я, и Тимур Оскарович приподнял брови.

Но замешательство его длилось недолго. Чудо-папа усмехнулся и протянул руку раскрытой ладонью вверх.

– Давайте, Виктория. Что там у вас за устройство, с помощью которого вы поддерживаете связь с моим сыном?

Не сомневаюсь, что Ромочка все слышал, но почему-то ничего предлагать не спешил.

Я достала наушник и протянула Тимуру Оскаровичу, с сожалением посмотрев, как он бросил его в графин с водой. После устроился за столом с совершенно невозмутимым видом, вроде бы даже не обращая внимания на открытый сейф и меня. О, еще и на снятую вентиляционную решетку.

– Вы присаживайтесь, – указал Тимур Оскарович на кресло напротив своего.

И вот как объяснить человеку, что у меня паралич? Я не то чтобы шаг не могла сделать, даже забыла, как дышать.

Стул, шагов пять… И как их сделать? Руки задеревенели, пока я прижимала ими записную книжку к груди, а в горле совсем пересохло.

– Виктория, может, водички? – заботливо спросил Тимур Оскарович.

Водичка с привкусом наушников – это для меня в новинку, так что лучше откажусь. Я сделала один шаг, второй – давались они с трудом. Но все-таки упала на стул, чувствуя, как от напряжения дрожат ноги.

– Что вы со мной сделаете? – выдавила я из себя.

– А с вами надо что-то делать? По-моему, мой сын и так над вами хорошо поработал.

Я даже не хотела уточнять, что Тимур Оскарович имеет в виду. Меня больше интересовало, почему он так спокоен – хоть на одной мысли я смогла сосредоточиться. Я тут вроде как сейф вскрыла, сперла наверняка важную информацию, хотя это еще как посмотреть. Вроде бы пока ничего и не видела, да и вынести не успела из офиса.

– Кстати, – снова заговорил Тимур Оскарович, – как там поживает моя матушка?

– А сами ее спросить не хотите?

Такого ответа даже я сама от себя не ожидала. То ли хорошо, то ли не очень, что тема резко перетекла в другое русло, но я как-то воодушевилась.

– Давайте поговорим о насущном, Виктория. Посмотрим, насколько вы дороги моему сыну. Если он не появится в офисе через пару минут, хотя я дал распоряжение пропустить его, то ему на тебя плевать, девочка, – опустил формальности Тимур Оскарович. – Хотя ты сама, наверное, понимаешь, что Рома тебя просто использует.

И возразить нечего. Вряд ли Ромочка из большой любви отправил меня в вентиляцию. Я вздохнула и опустила глаза.

– Ой, – вырвалось у меня, когда я увидела свои побелевшие пальцы, цепляющиеся за кожаный переплет.

– Да, Виктория, записи мои отдайте, – все еще спокойно и даже добродушно попросил Тимур Оскарович.

Я оторвала от груди записную книжку и аккуратно, будто это динамит, положила на стол. Ромочкин папа кивнул с улыбкой и потянул ее на себя, а после откинулся на спинку офисного кресла, закинув руки за голову.

Может, пора бежать?

– Виктория, вы язык проглотили? – снова перешел к официозу Тимур Оскарович.

– Поговорим о погоде? – вырвалось у меня с нервным смешком.

– Можем и о погоде.

Боже, ну и бред я несу, а чудо-папа еще с таким видом поддакивает, словно ничего необычного не происходит и не произносится.

– А вы меня полиции сдадите? – пискнула я, уже представляя себе тюремную робу, платок на голове и казенные харчи.

– Никуда он тебя не сдаст, – раздался Ромочкин голос.

А этот умник, оказывается, не только бесшумно