* * *

* * *

* * *

Когда я учился в старших классах школы, я не многое знал о буддизме – ровно столько, сколько нужно было, чтобы в мае с нетерпением ждать дня рождения Будды. Мне нравилось, что в этот день нас освобождали от уроков, ведь погода обычно была прекрасной. Мне также нравились цветные бумажные фонарики, которыми украшали улицы Сеула. Когда в сумерках я шел по освещенному городу, на улицах было так красиво, что я почти забывал о школе и своей неуверенности в будущем. В это время года я частенько наведывался в храм Досеон на горе Пукхансан, недалеко от моего дома. Проходя под разноцветными фонарями и слушая на своем плеере любимую музыку, например Джорджа Уинстона, Энию или дуэт «Саймон и Гарфункель», я расслаблялся и успокаивался.

В выходные я больше всего любил проводить время с американскими миссионерами. Им было по 20 с небольшим лет, всего на три или четыре года больше, чем мне, поэтому мы легко находили с ними общий язык. Мы играли в карты и спортивные игры и рассказывали друг другу о наших культурах. Это общение укрепило мой интерес к религии и навело на такие мысли: «Зачем мы родились и что с нами станет после смерти?», «Кто я?», «Почему в мире так много неравенства и страданий?». Мне нравилось, что я могу обсуждать эти вопросы на английском – вероятно, потому, что в школе такие вопросы задавать было нельзя.

В один из дней рождения Будды я убедил своих американских друзей в том, что им непременно нужно познакомиться с религиозными традициями моей страны, раз уж они приехали в Корею. В то время я не ощущал себя достаточно подготовленным, чтобы называться буддистом; мне просто нравилось рассказывать друзьям о традициях, которые являлись важной частью корейской истории и культуры. Вероятно, они были согласны со мной в том, насколько ценно понимать другую религию, или им просто хотелось прогуляться за пределы города, но однажды вечером, когда на улицах горели фонарики, мои друзья-миссионеры вместе со мной отправились к горе Пукхансан, в храм Досеон.

Добравшись до места, мы полюбовались традиционными строениями и территорией храма. Потом мои друзья стали задавать мне вопросы. Например, увидев величественные и все же пугающие лица Четырех Небесных Царей у входа на территорию храма, они спросили: «Почему буддисты почитают богов, которые похожи на демонов?»; а показав на людей, склонившихся перед вырезанной из камня статуей Будды, они спросили: «Почему они поклоняются каменному Будде? Разве это не идолопоклонничество?» Я не сумел дать им даже невразумительного ответа, не говоря уж о содержательном. В то время я знал недостаточно, чтобы ответить, что, как в христианстве архангелы Гавриил и Михаил служат воле Божьей и защищают верующих, так и в буддизме есть свои неземные существа, такие как Четыре Небесных Царя, которые защищают учение Будды и оберегают его последователей. Тогда я еще и неправильно понимал, что именно олицетворяет собой статуя Будды. Я полагал, что Будда был кем-то вроде божества, наделенного силой и исполняющего просьбы людей, если они искренне его чтили. Оглядываясь назад, я поражаюсь тому, насколько я был невежественным.

В колледже я начал интересоваться буддизмом и в рамках посвященных религии занятий прочел несколько буддистских текстов. Одним из них была «Алмазная сутра», важнейший текст махаяны, из которой я узнал, что «у истинного Будды нет формы и, следовательно, его нельзя увидеть глазами». Другими словами, Будда символизирует собой просвещенный разум, и у него нет никакой конкретной формы или человеческого образа. Там также говорится, что все живые существа обладают «природой Будды» или «истинной природой» и, достигнув просветления, мы больше ничем не отличаемся от Будды. Хотя мы поклоняемся образу Будды, на самом деле выражаем почтение истинной природе разума, бесформенной сути, которая существует в настоящем моменте.

Позже, готовясь стать монахом, я изучал тексты дзен-буддистов, например «Записанные изречения мастеров дзен-буддизма», где содержатся высказывания древних учителей, подводящие читателей к теме просветленного ума. Например: «Если каменный Будда кажется нам священным, это из-за присущей образу святости или потому, что нашему разуму он видится святым?» Даже если двое посмотрят на одного и того же каменного Будду, одному он может показаться священным, а другому – нет. Истинная святость заключена в камне, из которого сделан образ Будды, или в разуме, который познал святость?

Мне представилась возможность из первых рук получить опыт, который я до сих пор лишь изучал по книгам. Это произошло на ретрите, посвященном интенсивной медитации, в монастыре Беомео, под началом великого мастера Субула. Я во всем следовал наставлениям мастера, и, к счастью, мне удалось на своем опыте познать различные этапы медитации, о которых я читал. Все мысли полностью улетучились, и я наконец сумел познать вкус просветления.

Сложно описать просветленный разум словами, но могу сказать, что он свободен от мыслей и кажется молчаливым, умиротворенным, прозрачным, свободным, живым, невесомым, не имеющим границ и нерушимым. Он существует во всей своей полноте, не только в пределах тела, но и снаружи, во Вселенной, как одно неразрывное, неразделимое сознание. У него также есть способность познавать. Каждый раз, когда мы что-то узнаем, это происходит именно благодаря способности просветленного ума; это не есть нечто мистическое или сверхъестественное. Он существует рядом с нами, так близко, что мы всю жизнь обходим его вниманием. Как пустое небо, которое позволяет быть облакам, молниям и дождю; как тишина, которая становится фоном для музыки и любых звуков; как зеркало, которое отражает все в этом мире, как оно есть; как любящая мать, которая всегда наблюдает за своим ребенком, – просветленный разум существует для всех и всегда, в том числе прямо сейчас.