и другой. Аадхья, как правило, могла разобраться в базовых вещах, так что мне удавалось решать задачи, но промежуточный экзамен – «сравните вычисление полинома методом Шарафа аль-Тузи с методом Циня Цзюшао и приведите примеры» – пугал меня не на шутку. Единственное, что я ухватывала на лекциях, – это имена; потом можно было найти нужных авторов в библиотеке, выяснить, что Горнер открыл весь процесс заново, и взять книгу на английском. Разве я не гений?

Всю неделю я ходила на занятия, затаив дыхание. Мы не знаем в точности, когда будут выставлены отметки. Разумеется, первой я получила ту, в которой была уверена, – четверку с плюсом за протоиндоевропейские языки. Занятия теперь проходили в аудитории на втором этаже, еще менее удобной, рядом с алхимическим складом; ребята ходили туда-сюда, и дверь постоянно хлопала. Лизель смотрела на меня во время каждого урока с холодной неприязнью, и злыдни регулярно посещали алхимический склад, поскольку я сидела по соседству, так что можете сами догадаться, как выросла моя популярность. К тому времени из укромных щелей уже повылезало достаточное количество злыдней – наконец они начали нападать не только на меня, но и на других, но я оставалась первым пунктом в меню.

В течение нескольких следующих дней школа неохотно выдала мне остальные отметки – четыре с плюсом за валлийский, «зачет» по мастерству (ритуальный обсидиановый кинжал, явно предназначенный для малоприятных целей, – я выбрала его потому, что с ним можно было быстро разделаться и использовать свободное время, чтобы закончить шкатулку для сутр). Еще я получила зачет по алхимии, где пришлось сварить целый чан склизкой кислоты, способной разъесть плоть и кости за три секунды.

Утром в понедельник я наконец получила оценку по алгебре – четверку, – вздохнула с облегчением и стала дожидаться последней отметки, за индивидуальный курс. Я уже всерьез ждала плохих новостей, поэтому всю неделю старалась выманить отметку – долго не отрывала глаз от парты, а потом на целых полминуты отводила взгляд прямо посреди урока, так что у листка с отметкой был только один шанс появиться. Обычно это помогает добиться результатов пораньше. Но появился он только в конце недели.

Правда, в тот день я трудилась над завершением первого этапа сутры и так углубилась в процесс, что забыла сделать паузу посреди урока. Моя прикрученная к полу парта представляла собой чудище из кованого железа – по крайней мере, раз в неделю я обдирала об нее колени; хорошо было только то, что на ней умещались вещи. Я всегда держала сутры прямо перед собой, в кожаной обложке, которую изготовила Аадхья. Обложка заходила за края листов и имела широкие мягкие ленты, которыми я крепко связывала все страницы, кроме тех, которые переводила. К моему левому запястью крепился кожаный ремешок, так что книга никуда не делась бы, даже если бы мне пришлось вскочить и использовать обе руки для заклинаний. На книгу и рядом я клала словари, а заметки делала в блокнотике, который оперла о край парты, чтобы он не касался страниц сутры.

Дело было не в особой хрупкости книги; сделанная из красивой плотной бумаги, она выглядела так, как будто позолота на ней высохла лишь пару месяцев назад. Очевидно, потому что ее похитили у изначального владельца через пару месяцев после того, как позолота высохла. Я не хотела, чтобы такая судьба постигла и меня, поэтому берегла книгу как зеницу ока. Ничего страшного, что руки к концу каждого урока отваливались. Когда очередная страничка блокнота заканчивалась – что бывало часто, – я просто вырывала ее и клала в папку, которую держала рядом. Каждый вечер я все переписывала в толстую тетрадь.

В тот день я заполнила примерно тридцать маленьких страничек убористым почерком. Вот-вот должен был прозвучать звонок с урока, и я еще писала, когда вся папка вдруг сердито подпрыгнула и слетела на пол; странички блокнота рассыпались. Возмущенно вскрикнув, я попыталась ее подхватить, но опоздала – пришлось торопливо собирать листочки с пола, опасаясь, что на меня вот-вот кто-нибудь набросится. Я поняла, что мне выдали отметку, только когда собрала разлетевшиеся странички и открыла папку, чтобы запихнуть их обратно. Из кармашка торчал маленький зеленый листок с надписью «санскр. продв.». Я вытащила его и гневно уставилась на пятерку с плюсом. Внизу стояло примечание – видимо, чтобы уж окончательно дошло: «Ну и сколько времени ты потратила зря?» Я буквально слышала хихиканье Шоломанчи из вентиляции. Но это была сущая мелочь, и я вздохнула с облегчением: все обошлось.

Кое-кому повезло меньше. За обедом в тот день Кора подошла к нашему столу, кривясь от боли; на руке у нее была красивая желтая резинка для волос с вышитым защитным заклинанием, и сквозь ткань темными пятнами проступала кровь.

– В мастерской поранилась, – хрипло сказала она.

Она крепко прижимала поднос к боку здоровой рукой, и лежало на нем весьма немного. Но Кора не просила о помощи. Вероятно, она не могла себе это позволить. У нее еще не было союза.

Кора, Нкойо и Джовани дружили, они всегда прикрывали друг друга в столовой и по пути на занятия, но именно поэтому из них троих вышел бы плохой союз: все они специализировались по заклинаниям и учили одни и те же языки. И Нкойо наверняка ждали неплохие предложения. Более того, одно она уже получила, поскольку не далее чем утром осторожно намекнула, что за завтраком сядет за другой стол. После выставления промежуточных оценок было заключено много союзов. Но Джовани и Кора, пожалуй, рисковали застрять до самого конца семестра, когда члены анклавов наберут себе команды, а оставшиеся будут выпутываться, как хотят.

Не потому что они учились плохо. Насколько я знала, никто из них не отставал в учебе. Но Нкойо была звездой, а они нет. Именно она всегда заводила друзей и связи; если кому-то приходила на ум эта компания, в первую очередь он вспоминал Нкойо. С самого начала Кора и Джовани полагались на ее социальные навыки, и до сих пор все шло гладко. Однако теперь все думали о Нкойо, а не о них.

Иными словами, шансы Коры и Джовани на выживание равнялись где-то десяти процентам. В норме из школы удается вырваться примерно половине выпускников, но шансы не у всех равные. Члены анклавов выбираются почти все, потеряв разве что одного-двух человек из каждой команды – и это, как правило, посторонние. Иными словами, большая часть погибших – ребята, которым не удалось заручиться поддержкой какого-нибудь анклава. Конечно, даже при таком раскладе вероятность выжить выше,