Потом была баня, застолье, крепко выпили и про «вторую серию» – забыли.

Только позже он понял, что это был изощрённый ход начальника. Иезуитский, хотя и был кандидат на место Алексея – баптистом. Тихонький, белобрысенький, «постный», непьющий, выглядевший моложе, чем на самом деле, с влажными ладонями.

Алексей всегда представлял эту публику – старцами и старухами. Особенно староверов и баптистов. Почему-то именно их, хотя ничего толком про них не знал.

Алексея очень разозлило это коварство, как ни пытался он себя дисциплинировать, «досчитать до десяти» и успокоиться, но не смог, кинулся в скандал очертя голову.

– У тебя что – климакс? – спросил взбешённый начальник, знавший его прежде как терпеливого, «толерантного» сотрудника.

– Вот с этим вопросом – обращайся к жене! – гневно ответил Алексей.

Начальник свалился с прострелом в спине, Алексей тоже отпросился на пару дней, сказавшись больным. Через день заболел баптист.

Наступило расстройство и упадок настроения, сознание померкло, сумеречный амок ещё некоторое время держал всех троих в напряжении, потом отпустил так же неожиданно, как и вспыхнул, особо «острое» вообще выпало из памяти, словно было не с ними, но о замирении не могло быть и речи.

Алексей получил отпускные – четыреста тридцать долларов, таков был его оклад. И только тогда окончательно понял, что его обманули, никто не собирался его оставлять на фирме. А он расстарался, передавая дела, хотя в глубине души и представлял такой финал, но отгонял почему-то прочь углублённое осмысление именно этого варианта, потому что кому он нужен для «перековки», а придраться при желании – можно всегда.

Однако корил себя недолго, потому что в эти последние его дни на фирме, что он ни делал, было из рук вон плохо, по мнению начальника, а всё от излишней задумчивости и впечатлительности – следствие «верхнего образования».

Алексей подсчитал дополнительную прибыль от «сервиса» по обработке грузов и получилось, что она перекрывала с лихвой всю его зарплату за пять лет и даже небольшой кредит, в который он влез, потому что зарплаты катастрофически не хватало. И в этом тоже стала ему со временем видеться хитрость начальника, который на первых порах, боясь «подсидки», назначил Алексею мизерную зарплату, а доплаты – из прибыли, которую он сам же и определял, всякий раз сумрачно сообщая, что «опять мы в минусе». Не без его, Алексея, помощи.

Поэтому Алексей сложил все эти соображения и «простил» свой кредит фирме.

Бывший начальник исходил криком по телефону, обзывал его вором, на что Алексей ответил, что только суд может определять, кто вор, а кто – нет, и пусть уж лучше он сам, начальник, прикинет, сколько украл у страны «на постирушке чужого бабла».

– Вор громче всех кричит – лови вора»! – такой была последняя фраза Алексея при расставании с бывшим начальником и бывшим местом работы.

Теперь он мог дома подолгу стоять у окна, но понимал, что не свободен, потому что нет денег.

Появлялись разные мысли, как если бы сейчас, в это самое мгновение, в окнах дома напротив произошло сразу несколько независимых друг от друга событий: кто-то раздвинул шторы, кто-то с телефонной трубкой картинно полюбовался своим отражением в тёмном стекле, почесал бы голову, улыбнулся невидимому собеседнику, кто-то промелькнул лёгкой тенью через холл в другую комнату, кто-то вышел покурить на лоджию. И всё это так естественно, без звуков, из одной кулисы в другую, схваченное мгновенным видением всех сразу, но только им одним из этой точки, чтобы позже прийти в память, на ум, только тогда явится попытка додумать картинку всю, но и в каждом окне воссоздав – отдельно, оживить мёртвый, тёмный от времени фасад типовой многоэтажки.

И он читал книжки. Потянуло на стихи. Они были лаконичней прозы, романов и повестей. Сейчас этого ему не хотелось. Он нашёл замечательное стихотворение:

* * *

Он спал и ел, снова – ел и спал, три недели подряд, восстанавливаясь от нервотрёпки.

Сны – колодцы разной глубины.

Спал он беспокойно. Однажды во сне привиделось, что звонят в дверь. Он выскочил из спальни в коридор, распахнул широко двери, посреди ночи, не глядя в глазок, но на лестнице никого не было. А ему показалось, и так явственно, будто начальник пришёл в гости, чтобы учинить «мировую», а Алексей говорит решительно, глядя ему в глаза:

– Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Рядовой делает на этом пути первый шаг – становится ефрейтором, тут карьерный рост неожиданно заканчивается, амбиции же – остаются, довлеют, затмевают разум, вот тогда ефрейтор, перешагнув через человеческое, становится диктатором и тираном.

Бывший же начальник молчит, смотрит удивлённо и словно не слышит. Потом устало отвечает:

– Ты же умней меня! На хер ты мне – такой!

Алексей закрыл входную дверь, окончательно проснулся, вернулся в спальню, долго лежал.

– Это ж надо, – удивлённо говорил он себе, – так достал за пять лет, что и во сне стал приходить! Каменный гость!

И странное дело – после этого напрочь забыл всю эту «мышью возню», стал много гулять, даже слегка поправился, побелел, и на лице появилась тень улыбки, чего давно не случалось. И однажды утром, проснувшись, сказал себе вслух:

– Всё-таки Х. – хороший человек! И П. хороший. Замечательные мужики! Высокоорганизованные, а всё потому, что без высшего образования! Так всё ловко обтяпали!

И засмеялся, избавляясь от этого груза, словно выписавшись из больницы после высокой температуры, повышенного давления и криза. Вспомнил интересный факт – в древнем Риме рабу давали пощёчину и… отпускали на волю! Потом пришёл на ум Кастанеда: «Если чувствуешь себя жертвой – обязательно появится тиран».

И больше они не вспоминались, не бередили.

* * *

Потом его втянули в растаможку-затаможку ветоши давние шапошные знакомцы. И вот уже несколько месяцев он занимался «продвижением нового брэнда на рынок столицы».

«Шкуры неубитых людей» – так он называл эти пакеты с остатками чужих одежд.

– Куски тряпок, некогда бывшие одеждой, уже никого не согреют и не введут в заблуждение: встречают-то по одёжке! Ложь людей распространяется и на одежду.