Сергей посмотрел на спящую девушку, тусклый ночник давал увидеть румяные во сне щёки. Маша всегда просыпалась с румянцем в пол-лица, поначалу Сергей думал — от температуры, но последние два дня болящая не температурила, а румянцем во сне светила.

И что теперь делать с этой «нормальной влюблённостью»? Сергей оглядел внимательно маленькую, сопевшую в подушку девушку, завёрнутую в одеяло, как гусеничка, только одна лодыжка торчит, демонстрирую розовую пятку и ярко-синий лак на ногтях.

Что делать? Любить до потери пульса. Как же её не любить? Вот такую: сопящую, порой смешно похрапывающую, капризничающую как маленький ребёнок, плачущую от головной боли, пытающуюся прикрыть ладонями попу. Чистый детский сад, честное слово. Как не любить странную особенность Маши, как бы холодно ей не было, как бы она не куталась в сто одёжек, на грани сна она всё равно стащит с себя носки и пижамные штаны, а потом выставит ногу из-под одеяла. Пальцы того и гляди посинеют, но носок с возмущением отбрасывается, а одеяло скидывается. Всей Маше холодно, а одной ноге — жарко.

Как не любить упрямство, с которым Маша стремилась внести лепту в их нехитрый быт, игнорируя плохое самочувствие. Как не любить всю её, целиком, от тех самых посиневших пальцев на ногах до вихрастого затылка, принимающего человеческий вид только после укладки. От алых, как наливные яблоки, щёк до гордо вышагивающей из ванной худенькой фигурки в футболке и трусах с улыбающейся мордой Чеширского кота на попе.

Разве можно не любить её губы, отзывчивые, сладкие, манящие своей робостью, а потом выбивающие дух откровенностью, откликом, желанием, жадностью? Всё, что остаётся — любить здесь, сейчас и навсегда.

Маша завозилась, дыхание сбилось, Сергей закрыл глаза и слушал тихое копошение, потом шлепки ступней по полу — снова проигнорировала тапочки, — журчание воды в ванной комнате, топтание на кухне. Хотел встать, увидеть расширенные глаза, метнувшийся взгляд к своим голым ногам и вспыхнувшее личико, но остановил сам себя — не стоит лишний раз смущать девушку, она и без того места себе не находит, беспокоится, что причинила беспокойство его царской заднице.

А какое же это беспокойство? Одно удовольствие видеть у себя Машеньку, пусть и в мятой, бесформенной пижаме или смешных трусах. Где только нашла такие? Были у Маши и красивые комплекты белья, кружевные, фривольные, от одного у Сергея дух перехватило, но ажур он оставил в комоде, в комнате Маши, когда ходил за необходимыми вещами. Какое-то время он сомневался, чужой дом, чужие вещи, а они с Машей так мало знакомы… Но видя неудобства девушки, согласился выполнить её просьбу, не отпускать же мелкую в её коммуналку, ей и до уборной дойти проблема, свалилась бы с каким-нибудь осложнением, не дай бог на глаза. Сергей мало что знал о диагнозах Маши, из прочитанного в интернете понял — Кнопке сильно не повезло, и рисковать не стоит, не благородное это дело, в Машином случае.

Жилище может многое рассказать о человеке, со съёмным сложней, но всё-таки личные вещи всё равно подсказали Сергею о Машиной нехитрой жизни и увлечениях. Ровно лежавшие на столе раскраски-прописи учеников, с выведенными красной ручкой похвалами. Стопочка наклеек с принцессами, машинками и мультяшными героями, детские рисунки в отдельной папке, тут же, на столе.

Своих учеников Маша явно любила, она не перегорела, не озлобилась, несмотря на трудности труда молодого педагога в школе. Сергей знал о них не понаслышке, при том, что ему, как мужчине, директор школы, кровно заинтересованный в преподавателе физкультуры, делал поблажки. Маше же вряд ли кто-то помогал, свалили отчётности, обязанности, дополнительные часы, и она справлялась, радела за своих учеников, как сам Сергей за гавриков. Смешные они, наивные, лопоухие в самом широком смысле этого слова. Раз за разом заставляющие увидеть мир по-новому, удивляться ему, радоваться.

Поразили Сергея вышитые крестиком картины. Полотна тонкой, методичной работы. С Машиными глазками — практически героический труд. Сколько же дней и ночей нужно провести над одной салфеткой, а у Маши были едва ли не панно.

Видел Сергей вышивку и на блузках, футболках, джинсах — пришлось перетрясти вещи в поисках нужного. Похоже, Маша была бережливой, давала новую жизнь ношенным вещам. И в целом всё жилище, нехитрый скарб, косметички, ровно расставленные баночки с кремом, духи в коробочках, шкатулочка с нехитрыми украшениями, аромосаше среди белья, кружки, отмытые до блеска, выставленные дном вверх на салфетке, стратегический запас шоколадок и печенья в специально отведённой коробке — всё было пропитано той самой, пресловутой «женской рукой», тем, что так нравилось Сергею. Домашний уют, который создать под силу только женщине.

Маша тихонечко пробралась в комнату, скользнула под одеяло, закопалась, изображая гусеницу, тяжело вздохнула. Сергей почувствовал на себе взгляд, полежал совсем немного недвижимо, потом заворочался и потянулся, косясь в сторону дивана.

— Ой, — шёпотом пискнул Маша, до встречи с этой крошкой Сергей не знал, что шёпотом можно пищать. — Я разбудила тебя? Прости, пожалуйста.

— Ничего страшного, — он перевернулся на бок, упёрся на локоть и стал разглядывать Машу. Умылась, безуспешно попыталась уложить волосы, футболку сменила на такую же безразмерную. — Я давно не сплю.

— Да?

— Угу. Уже и чай попил.

— И правда, чайник на кухне горячий… Тебе на работу сегодня.

— А тебе к врачу, — Маша всё-таки взяла больничный, не могло быть и речи, чтобы после праздников выйти на работу. — Во сколько приём, кстати?

— В пять. Собираемся?

— Куда? — Сергей не понял вопроса.

— Ты на работу, а я домой, — Маша вздохнула.

— Мне пока рано собираться, полтора часа точно есть, — прикинул время, покосившись на телефон. — А тебе зачем домой? — он искренне удивился, даже привстал.

— Ну… Ты на работу, я… — Маша близоруко прищурилась, смотря на Сергея, выпроставшегося из-под одеяла и подошедшего к дивану. Интересно, Кнопка перестала паниковать, когда оказывалась без очков, с оправой на носу ей было явно комфортней, но и без она могла выскочить на кухню или добежать в ванную.

— Оставайся, — Сергей сел рядом, пододвинув «гусеничку». — Оставлю ключи, к пяти соберёшься, закроешь дверь.

— А ключи?

— Я вечером заберу, или ты принесёшь, — Сергей выразительно повёл бровями. Маша не менее выразительно покраснела.

— Неудобно, — выдохнула она и приоткрыла рот, всё той же буквой «О», пухлые губки складывались идеальной, самой соблазнительной «О» на свете.

— Четыре дня здесь жила, а сейчас стало неудобно? — Сергей улыбнулся и приблизился к смущённому личику.

От Маши пахло шампунем с вечера, кремом, немного гелем для душа, цветами и шоколадом. Умопомрачительный аромат, сносивший выдержку, здравый смысл, опоясывающий нестерпимым желанием, требованием тела. Стало ясно, как божий день — он хочет чувствовать этот аромат каждый день своей жизни, встречать им утро и провожать вечер. — Переезжай жить ко мне, — прошептал Сергей, скользя губами по шее, останавливаясь в яремной ямке, чувствуя быстрый, захлёбывающий пульс.