Она готова была расцеловать управляющего в толстые красные щеки, потому что Мерисвейл — это первая и вполне конкретная зацепка в ее расследовании.

— Это молодой парень, который раскладывает свои сбережения по всем банкам мира, вряд ли он вам подойдет.

Николь вздохнула:

— Молодой?.. Ну а может, он получил этот счет в наследство?

Управляющий заулыбался:

— Знаете, я и так вам слишком много рассказал.

— А вы его адрес не дадите?

— Конечно нет.

— А как мне его найти?

— Не знаю.

Она взглянула на управляющего исподлобья: он намекает, что она должна отблагодарить его? Или он правда не может сказать больше?

— Мисс Монтескье, — улыбнулся он, словно прочитав ее мысли, — я не буду нарушать устав банка ни при каких условиях. Но кое о чем напомню вам совершенно бесплатно.

— О чем же? — оживилась Николь.

— Существуют адресные бюро. Думаю, Мерисвейлов во всей Ирландии не так уж много. И счета в ирландских банках не у каждого из них.

В приподнятом настроении Николь села в такси. Ей казалось, что теперь все будет хорошо. Однако по мере приближения к дому Мэри Николь все больше понимала, что на самом деле ничего важного она не узнала. Что с того, что этот Мерисвейл — молодой и у него по всему миру распихано по кусочку? Что с того, если даже она найдет его? Он не отдаст ей свое золото, потому что вообще не в курсе этой истории. А если и в курсе, то тем более не отдаст.

Она приехала домой несчастная, разбитая, с полным осознанием того, что их поиски — спонтанные, неорганизованные и непродуманные в высшей степени. Что они с Люком — словно два слепых котенка лишь тычутся носом, но ничего не узнают.

И если она могла более-менее оправдать собственную несостоятельность в стратегических вопросах (Николь хорошо осознавала, что ввязалась в это лишь затем, чтобы отвлечься от смерти отца и неудач в собственной жизни), то насчет Люка у нее вообще не было каких-либо разумных объяснений. Он явно не дурак и явно должен понимать, какое серьезное дело они затеяли. Однако Люк ведет себя так, словно ему все равно, какой будет результат. Но тогда зачем ему все это?

Чтобы быть с ней рядом? Вряд ли. Чтобы найти деньги? Такое ощущение, думала она, глядя в окно, как солнце садится за макушки деревьев и над лесом разгорается красивейший закат, что он ведет свою игру и поиски золота для него — лишь повод. Повод для чего? Ответа она не знала.

Она кратко изложила Люку результаты сегодняшней поездки, а также свои умозаключения по поводу организации процесса и, закончив речь на высокой ноте, принялась ждать от него хоть каких-то комментариев. Люк молчал.

— Ну что мы будем делать? — спросила Николь немного воинственно.

— Пойдем прогуляемся и ляжем спать, — ответил он, пожимая плечами. — А утром подумаем.

— Ты издеваешься? Мы что сюда, гулять приехали? Или, может, спать?

Люк многозначительно усмехнулся.

Николь закрыла глаза и попыталась сосчитать до десяти, чтобы успокоиться. Ей захотелось накинуться на него с кулаками.

— По-моему, нам надо заниматься этим вопросом совершенно серьезно или не заниматься вовсе.

— И то правда, — вдруг встряла Мэри. — Идите погуляйте.

Тебя тут только еще не хватало с твоими советами! — подумала Николь, метнув на хозяйку дома сердитый взгляд, но почему-то повиновалась и вышла на крыльцо.

Уже стемнело. Тишина и прохлада быстро успокаивали, и она уже начала думать — а может, Люк прав?..

Люк появился неожиданно: обнял ее за плечи и, резко развернув к себе, запрокинул голову Николь, чтобы поцеловать, но замер. Он всегда останавливался в самый последний момент, как бы желая удостовериться, что она тоже этого хочет. Николь смотрела ему в глаза и молчала.

— Я скучал без тебя, — прошептал он, сам не понимая, зачем это говорит. — А банки — это чушь.

— Скучал?

— И очень ждал.

— Люк, что с тобой?

— Ничего. Просто я засиделся, во мне бродит много энергии…

— Это больше похоже на правду.

— …и я готов тратить ее всю ночь.

— Всю ночь?

Он тихонько рассмеялся и осторожно, как будто задавая все тот же вопрос, коснулся губами ее губ. Нежно.

Николь закрыла глаза. А в сущности — какая разница? Глупо строить из себя недотрогу с высокими принципами. Он целует ее. Так целует, что тело слабеет и норовит просочиться сквозь эти объятия и лечь к его ногам, словно шелковый платок.

Ей приятно. Ей умопомрачительно приятно. Ей приятно до сумасшествия. Люк нажимает на какие-то особые, только ему ведомые точки, и Николь умирает от блаженства.

— Мы пойдем гулять? — доносится откуда-то издалека его голос.

— Мм!.. — только и может ответить она.

Это означает, что нет. Что она хочет наверх.

В их комнату, где они могут наслаждаться друг другом сколько угодно… Как глупо: утром она решительно отвергла его, а сейчас, стоило ему проявить настойчивость, сразу сдалась…

Его руки — крепкие и надежные. Его дыхание горячее. Он — дракон… Она — принцесса. И сейчас он унесет ее далеко-далеко…

— Эй, Люк! А куда ты меня несешь? — Николь испуганно огляделась по сторонам и снова закрыла глаза.

— Сейчас увидишь.

Голос его срывается, вокруг — зелень и ночная прохлада, и ей уже в сущности все равно. Лишь бы эти руки оставались с ней. Лишь бы эти губы и это дыхание… Дракон. Он — дракон.

Люк остановился возле какого-то низенького маленького домика в саду и осторожно поставил ее на ноги.

— Подожди. Надо открыть.

Николь вошла внутрь и осмотрелась: стол, стул и кровать, гораздо более просторная, чем та, на втором этаже.

— А что это такое?

— Это моя летняя келья. Тут я жил, если мне казалось жарко на втором этаже.

— О-о-о! Ты, наверное, водил сюда своих дев…

Он захлопнул дверь и принялся целовать ее, не дав договорить. Лицо, губы, шею, грудь…

— Здесь нам никто не помешает? — глупо прошептала она.

— Нет. И мы никому не помешаем. Можем любить друг друга громко, можем — тихо, как хочешь…

Она повернула его голову к себе и посмотрела в глаза, которые были едва видны в льющемся в окно слабом лунном свете. Но зато Николь чувствовала горячее дыхание Люка. Дыхание, без которого она не может больше жить.

— Люк. Ты дракон.

— Я знаю. Я хочу, чтобы так было всегда, Николь.

— Как?

— Вот так. Мы с тобой — каждый вечер. Вместе. А потом — утро. Тоже вместе.