– Молодец, мистер Холмс, – рассмеялась я. – Ведёте себя как те господа? Угрожать собираетесь?

– А ты что предлагаешь? – сердито ответил он. – Рассказать дома маме и папе?

– Конечно, нам нужна помощь. Это же бессовестные люди, и они уже не раз пытались запугать нас, – наставила я. – Не думаю, что долго станут ломать голову, кто мы такие.

– У меня, кажется, есть идея, – заговорил Люпен.

Шерлок посмотрел на него.

– Помните, что я говорил в игорном доме с одним человеком… – продолжал Люпен.

– Ну и что? – спросила я.

– Я хотел узнать у него имена тех полицейских, которым платил Макри. И знаете, что он ответил? Что инспектор Флебур неподкупен, а вот некоторые из его подчинённых…

– И ты узнал, кто это?

– Да, он сказал, кто это, – ответил Люпен и назвал имена. – Если инспектор Флебур неподкупен, то ему непременно пригодятся названия гнилых яблок в его корзине.

– И что ты предлагаешь? – спросил Шерлок.

– Надо поговорить с моим отцом. И постараться, чтобы эти сведения дошли до Флебура. Кроме того, мы же знаем, как зовут главаря этой организации, у которого много сообщников в городе и который украл ожерелье.

– А вот это неверно, – прервал его Шерлок. – Ожерелье украл Пуссен или Ламбер, называйте его как хотите. А итальянец лишь отправился к перекупщику в еврейский квартал Парижа и продал его.

– А вдруг возможно вернуть ожерелье? – сказала я. – Мы ведь знаем, что его купили на рю де Темпль и…

Шерлок взволнованно замахал руками.

– Нет-нет-нет! Всё не то! – воскликнул он.

Мы с Люпеном с удивлением уставились на него.

– Как вы не понимаете?! Есть нечто такое, что не сходится во всей это истории. Пуссен украл ожерелье и таким образом оплатил свой долг. Но тогда почему его убили?

– Может, хотели наказать? – предположила я.

– За что? За то, что расплатился с ними? – усмехнулся Шерлок. – Не думаю… Если этот человек был таким ловким вором, то гораздо разумнее было бы и дальше пользоваться его услугами.

– И в самом деле, Макри тоже об этом говорил, – поддержала я Шерлока.

Люпена, однако, это не убедило.

– Вы верите тому, что говорит этот мошенник Макри? Какая наивность… Этот человек способен оплатить любой промах человеческой жизнью.

– Слов нет, наш человек с двумя именами был мастер попадать в беду, – заметила я.

– И это верно, – задумчиво произнёс Шерлок.

– И может, Макри был не единственным преступником, который захотел свести с ним счёты.

Мы помолчали. Нас одолевали сомнения.

– Поговори с твоим отцом, Люпен, – прошептала я. – И давайте затаимся на несколько дней.

Так и решили. Не будем больше появляться втроём в городе и в порту, пока всё не успокоится.

Мы расстались, обменявшись крепкими объятиями и договорившись встретиться, если не будет никаких особых новостей, в доме Эшкрофта в следующий четверг.

Тогда я ещё и представить себе не могла, что уже на следующий день окажусь с моим отцом в Париже.

В понедельник утром я ещё не могла знать, поговорил ли Люпен со своим отцом о продажных полицейских и передал ли Теофраст эти сведения инспектору Флебуру.

И хотя эти дела с человеком, найденным на берегу, и кражей ожерелья вроде бы завершились, мысленно я все время возвращалась к событиям последних четырёх дней.

Отец решил вернуться в город и велел приготовить ему коляску. Он хотел уехать сразу после обеда, чтобы вечером уже быть в Париже.

За два дня, проведённые у моря, он, похоже, отдохнул. Даже мама, обычно хмурая и неприветливая, казалось, стала спокойнее.

Я отправилась с мистером Нельсоном на почту по двум причинам.

Захотелось днём, при ярком солнце увидеть те улочки города, где путешествовала ночью. А кроме того, хотя ни за что не призналась бы в этом Шерлоку и Люпену, я слишком боялась идти в город одной.

– Все в порядке, мисс Ирэн? – спросил Гораций, когда мы прошли половину пути. – До сих вы ещё не произнесли ни слова.

В самом деле, подобное молчание не в моём характере. По дороге я присматривалась ко всяким мелочам и к каждому встречному, стараясь понять, не смотрит ли он на меня как-то особенно, или, напротив, желая убедиться – и это вероятнее всего, – что опасение быть узнанной – только мой пунктик.

– Просто я плохо спала, Гораций, – ответила я.

Он бросил взгляд на редкие облака на небе.

– Плохо или всего лишь… мало?

Я посмотрела на него, стараясь понять, заметил ли он, как я убежала через окно, и не даёт ли понять, что знает об этом. Но тёмное лицо его оставалось совершенно непроницаемым. Так молча мы и дошли до почтового отделения.

А там оказалось уже довольно много народу, и нам пришлось встать в очередь.

На этот раз не было оживлённых разговоров и обменов мнениями, как в прошлую пятницу, а только обычные взаимные приветствия и пустая болтовня о неважной погоде этим странным летом. Вчерашние тучи вроде бы предвещали грозу, но её, похоже, не будет.

– Мадмуазель! – окликнул меня кто-то, и голос показался мне знакомым.

Со мной здоровался стоявший в дверях добродушный человек в форменной фуражке с кокардой – символом французской почты. Я узнала директора почты, с которым мы разговаривали в холле гостиницы «Художник».

Я ответила, и он жестом подозвал меня.

Извинившись перед мистером Нельсоном, я подошла к директору.

– Как поживаете? – поинтересовался он, пожимая мне руку. – Нужно отправить почту?

Я объяснила, что почту моих родителей отправляет мистер Нельсон, и сразу же поняла, что он позвал меня не для этого разговора.

– Да, конечно, почта!

Он прошёл к своему заваленному бумагами столу, принялся что-то искать и между тем сказал:

– Вчера вы заинтриговали меня корреспонденцией загадочного гостя из тридцать первого номера…

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы вспомнить о Жаке Ламбере, который снимал этот номер в гостинице «Художник».

– Знаете, я проверил. И насколько понимаю, ваши предположения ошибочны. Он ничего не посылал в редакции газет, ни в Гавр, ни в Брест.

– Значит, он не журналист.

– Вот и я так думаю.

Я поблагодарила его за эту новость и пообещала передать её моим друзьям.