— Сейчас, одну минутку Я вас догоню, — Чубаренко исчез в спальне.

— До свидания, Марк Наумович, — с симпатией обратился Климов к профессору Крейну.

— Очень рад был познакомиться, — быстро пожимая протянутую руку, скороговоркой произнёс Крейн.

Из спальни появился Чубаренко с большим бумажным пакетом, и они с Климовым вышли из номера. Климов успел махнуть на прощание рукой.

Когда закрылась дверь, профессор Крейн, как бы разминаясь, прошёлся по комнате, потом подошёл к стереосистеме, стоявшей на тумбочке у окна, и включил радио. Группа «Queen» исполняла песню «We will rock you».

— Люблю я Фредди Меркьюри, — Крейн ностальгически улыбнулся, — вы знаете, Валентин Иванович, я ведь был на его концерте.

— Вы? На концерте Фредди Меркьюри? — не поверил Валентин.

— Да. В самом начале перестройки мы с группой профессоров из разных вузов поехали в командировку в Лондон, знакомиться с чуждой нам наукой политологией. Поездку финансировал какой-то зарубежный фонд, не помню уже сейчас. Так вот, я единственный из всей группы решился пойти на концерт Фредди Меркьюри. Самое забавное, что я там встретил особиста, который нас в поездке сопровождал. Мы с ним после концерта напились на Пиккадили. Я угощал. Ко всему был потом готов, мешок с сухарями только что под кроватью не держал. Время ещё то было. Но КГБ-шник не настучал.

Крейн засмеялся. Шажков тоже.

— Марк Наумович, — как вы считаете, Виктор Павлович готов к защите? — отсмеявшись, уже серьёзно спросил Валентин.

Крейн тоже сделался серьёзным.

— Готовился. Я помогал. Его проблема в том, что не научный он человек. Практическая хватка завидная, и мужик добрый, хороший, а вот аналитической жилки не хватает. Но собраться с мыслями он может. Так что, думаю, справится.

— Ну, слава богу.

Вскоре вернулся Чубаренко, и тренировка началась. Шажков с Крейном разыгрывали сцены из драмы под названием «Защита кандидатской диссертации по политологии»: заслушивали доклад, задавали каверзные вопросы. Чубаренко пыхтел и страдал, но боролся.

— Ладно, — наконец сказал Шажков, — будем считать, что отбился.

— Правда, Валентин Иванович?

— Пожалуй, — согласился профессор Крейн, — но мы ещё завтра поработаем.

Утром в день защиты Шажкову на мобильник позвонил профессор Климов: «Валя, ты придёшь на защиту?»

— Не хотелось бы, Арсений Ильич, — признался Шажков.

— А что так?

— Дёргаться буду.

— А я?

— Без комментариев, Арсений Ильич.

— Ладно, тогда приходи на банкет.

— На банкет тем более не могу. Я же формально не имею отношения к защите.

— Отбрехался. Так у нас теперь: профессор просит, а доцент капризничает. Ну а за вознаграждением-то придёшь? То-то.

Вознаграждение в виде толстой пачки купюр в конверте Шажков получил от шефа на следующий день.

— Боролся Чубаренко неплохо, — рассказывал Климов, передавая деньги, — да его и не заваливали. Так, пара каверзных вопросов и всё. Банкет он организовал отличный. Можно сказать, образцовый банкет. Карина, жена его, весь вечер твердила, что гордится блестящей защитой мужа. Смешные они!

— А мы? — спросил Шажков.

— Что мы? Ты заработал? Вот и молодец, — похлопал его по плечу Климов, — кафедра, глядишь, тоже заработает. Если всё удастся, то мы к нему в консультанты запишемся. Кстати, у меня ещё один заказ на диссертацию лежит. Понял?

Шажков нёс домой деньги, торжествуя: это первый взнос в копилку его будущей жизни. Но присутствовало в нём и ощущение сродни брезгливости в связи с собственным участием в «плясках с бубнами» вокруг богатенького туповатого дядьки, пусть симпатичного и «доброго», говоря словами профессора Крейна. Шажкова волновала даже не этическая или правовая сторона вопроса. Ему за науку было обидно.

— Да чёрт с ними со всеми, — сказал себе вслух Валентин, открывая дома подаренную Чубаренко бутылку коньяка, — мой грех, сам и понесу.

— Чистоплюй! — «прикрикнул» он на себя ещё раз перед сном, чувствуя, что коньяк не снял неприятного внутреннего ощущения. — Страдалец чёртов. Ильфа с Петровым на тебя нет.

Солнечный квадратик отпечатался на стене у спинки стула. Значит, десять часов. Лежавший на письменном столе мобильник выдал длинный и тревожный сигнал, потом ещё один. Шажков вскочил с дивана, схватил телефон и назад. Звонила Совушка.

— Ты ещё спишь?

— Уже нет. Репетирую.

— Правда? Прямо в постели? — в голосе Софьи зазвучали бархатистые нотки.

— Как ты догадалась? Мы вдвоём с «Фендером».

— Поосторожней с ним, — Совушка замолчала, и некоторое время из трубки слышалось только её дыхание.

— Сова! — позвал Валентин.

— Да, Валюша… Я чего звоню. Даже не знаю, чего я звоню. Как у тебя настроение? Готов к выступлению?

— Конечно. А ты что, волнуешься?

— Немножко почему-то.

— Всё будет отлично.

— Да? Ты меня почти успокоил.

— Встретимся в шесть в клубе. Посидим с ребятами, пока публики нет. Только приходи одна, без Птахи, ладно? Пусть её Павел приведёт.

— Хорошо. Ну, готовься. Целую, до встречи.

— Бай.

Шажков окончательно проснулся. Он принял душ, заварил кофе, потом, как был, в трусах, включил комбик и взял в руки электрогитару. Проиграл Пташкины гитарные рифы с разными примочками.

— Ничего, ничего. А ну-ка так, — Валентин включил синтезатор и повторил их на клавишах в тембре «Хаммонда». Ему понравилось.

— Ай да Пташка, — пропел он, — ну, мы с ней сегодня сбацаем!

Шажков почувствовал себя семнадцатилетним пацаном, который, проснувшись поутру, верит в то, что его ждёт хороший день. Есть шанс побыть кумиром, половить восхищённые взгляды девчонок и услышать одобрительные слова «знатоков», выпить с друзьями и, наконец, просто поиграть хороший рок-н-ролл в хорошей компании.

Адреналин смешается с тестостероном, и получится гремучая смесь, позволяющая воздействовать на публику, заставляя её внимать и подчиняться. Публика подключится к тебе и начнёт высасывать энергию, как из батарейки, при этом генерируя свой мощный энергетический поток, который воздаст всё потерянное сторицей. Этот великий обмен энергиями в музыкальном искусстве сродни тому, что происходит во время любовного акта и имеет ту же природу. Хороший концерт, не важно, какая музыка — классическая, рок или джаз — это любовный акт между зрителями и артистом со своей прелюдией, любовной провокацией и оргазмом, а то и не одним. Артист, который это пережил, остается пленником зрительного зала на всю жизнь. Он будет искать встречи со своим зрителем всегда и везде — на сценических площадках, если Бог даст, а если нет — то в случайных компаниях, в поезде, в семье, наконец.