Входившие в бар посетители, заметив сидящего за столом градоначальника, срывали с головы шляпы и, испуганно пробормотав «Добрый вечер, сеньор!», выскакивали за дверь.

– Мой чудодейственный напиток преобразит эти места, поверь мне! Надо только, чтоб о нем узнали иностранные туристы. А узнают, испробуют, так их потом отсюда не выгонишь! Дни будут считать до следующего приезда!

Мэр махнул бармену рукой, и тот принес нам еще по бокалу «Мамы Хуаны». Правда, на сей раз со льдом и с зеленым листиком коки на дне. А когда подоспела третья порция, он в каждый стаканчик бросил еще и лайм, что сделало «Маму Хуану» чуть менее отвратительной.

Никаких снов я в ту ночь не видел. В ту ночь я вообще не спал. Похоже, мы переборщили с «Мамой Хуаной», а мэр забыл предупредить меня еще об одном ее свойстве, причем весьма коварном – напиток этот, кроме ярких сновидений, имел побочный физиологический эффект, создающий серьезные неудобства для лишенных женского общества одиноко странствующих сеньоров.

А года через два мы с ним встретились снова. Правда, уже не у него в городке, а в столице, в зале суда, где слушалось громкое дело о наркоторговле. Я сидел в ложе для прессы, он – на скамейке в клетке для подсудимых, причем в первом ряду. В какой-то момент наши глаза встретились, и он узнал меня. Когда председательствующий на процессе объявил перерыв, и судьи вышли из зала, он махнул мне рукой и что-то сказал стоящему возле клетки охраннику.

– Вон тот сеньор, – охранник глазами указал мне на моего знакомца, – спрашивает вас про какую-то маму Хуану. Он хочет знать: вы ее еще помните?

Я молча кивнул. Мэр вскочил и крикнул в зал, указывая рукой на стол, за которым сидели ушедшие на перерыв судьи:

– Они придумали свои глупые законы, чтобы лишить нас надежды на процветание!

По залу прокатился одобрительный гул. С задних рядов донеслось визгливое: «Жирные задницы!». Кто-то рассмеялся в ответ, кто-то зааплодировал. Сторонников правосудия оказалось совсем немного, буквально несколько человек. Причем все они сидели, уткнувшись в газеты, и делали вид, будто не замечают происходящего. Мэр, почувствовав поддержку подавляющего большинства присутствующих, сплюнул на пол клетки, и выкрикнул свой суровый вердикт:

– С такими ублюдками мы Колумбию не возродим!

А еще через насколько лет я вновь побывал в том городке. Зашел в бар, некогда принадлежавший мэру-наркобарону, и попросил бокал его чудодейственной настойки. Бармен – тот же самый бармен, я хорошо запомнил его лицо! – смотрел на меня с искренним удивлением. Оказывается, он и слыхать не слыхивал о таком напитке. Похоже, мама Хуана отправилась за решетку следом за своим создателем, лишив эти забытые Богом края последней надежды на процветание.

За разговорами под водочку с колбаской (от ее резкого чесночного духа, думаю, покончили с собой несколько самых оголодавших подвальных крыс) время бежит незаметно. Но вот до отхода поезда остается каких-нибудь двадцать минут. Это значит, пора прощаться. Но наши сержанты и слышать об этом не хотят: проводим до вагона, и все тут! Мол, так будет надежнее. Но вагоном их благородный порыв не ограничивается, провожают до самого купе. А уходя, строго-настрого наказывают молоденькой проводнице «обеспечить хорошее обслуживание и спокойный отдых товарищей офицеров».

…Страна погрязла в безответственности и разгильдяйстве, но «Красная стрела» прибывает в Ленинград по старинке – строго по расписанию, минута в минуту, и, как всегда, под «Гимн великому городу». Поезд останавливается, и мы видим стоящего на перроне Олега Басилашвили, а рядом с ним какую-то женщину, думаю, маму одной из больных девочек. Проводница открывает дверь и, не выходя из вагона, принимается вытирать грязным вафельным полотенцем вагонные поручни. Заметив великого актера, поворачивается к нам с Филиновым, стоящим наготове в тамбуре, и восклицает: кого же это из моих он тут встречает?! Но уже через мгновение радостное изумление на ее лице сменяется полным непониманием происходящего: оказывается, милицейские начальники, которых вчера в Москве провожали двое сержантов, зачем-то приехали к любовнику Гурченко из «Вокзала для двоих». Кошмар! Что делается?! Надо будет девчонкам рассказать!

А дело, ради которого мы проехали шестьсот с лишним верст, занимает всего пару минут: приветственные рукопожатия, пакет с деньгами передан из рук в руки, короткие слова благодарности и приветы Борису Николаевичу, прощальные рукопожатия, – и на этом все, миссия выполнена, можем возвращаться домой. Для меня во всем этом нет ничего неожиданного, уже доводилось бывать в подобных ситуациях, но Юра недоволен тем, как нас встретили: «Хоть бы из вежливости пригласили на чашку кофе!». Конечно, это было бы недурственно. Но не случилось. Не будем же мы из-за этого изводить себя недовольством? Для известного всей стране актера мы всего лишь почтальоны, и не более того.

– Юра, ты фильм «Курьер» видел? Это про нас с тобой. Курьеры, самое большее, на что могут рассчитывать, – на благодарственное рукопожатие. Нас им и одарили. Так что смири гордыню и не ропщи.

Семь утра. Пустой перрон. Пассажиры разошлись. Невостребованность рождает неопределенность желаний. Стоим с Филиновым и ломаем голову, как распорядиться наступающим днем. Может, взять обратный билет на ближайший поезд? Но это как-то некуртуазно – из вагона и сразу в вагон. Да и почему бы не воспользоваться тем, что мы здесь, и не погулять до вечера по Великому городу? Когда еще доведется.

Питер огорчил. Здесь еще большая разруха, нежели у нас в Москве. Обошли Невский вдоль и поперек, облазили все его переулки – ни одной пивной! От Юриного унылого «Ну вот, зря приехали!» уже бросает в дрожь. Наконец, обнаруживаем заведение с оригинальным названием «Чайка» (хорошо хоть не «Ласточка», как по всей стране), источающее ароматы солодового сусла, но оно не для нас – пиво отпускается исключительно за валюту.

– Эх, как бы мы здесь гульнули на ельцинские тридцать тысяч!

– Юра, держи себя в руках!

В Питере нам с билетами помогать некому. Юрины попытки произвести должное впечатление на здешних кассирш не увенчались успехом. Видно, не тот тут типаж в ходу. Попытка наладить «боевое взаимодействие» с ментами вообще едва не закончилась задержанием. Так что возвращаться домой приходится самым тихоходным поездом, плюхающим до Москвы едва ли не весь световой день.

…Разруха разрухой, но телефонные автоматы в столице, слава богу, пока работают. Прямо с вокзала звоню Суханову: все в порядке, деньги доставлены по назначению!

– Ты у Басилашвили расписку не догадался взять?

– Нет. А надо было?

– В общем-то нет, но… – Суханов замялся, то ли не решаясь говорить, то ли подбирая подходящие слова. – Тут у нас есть один деятель…

– Лев Евгеньевич, не тяните – случилось что?

– Говорит, что ты взял больше, чем отдал.

– Вот как? И кто же такое говорит?

– Неважно.